Куртка грюкает о стол. Вспоминаю, что во внутреннем кармане лежит «марго».
Забираю себе ее под явно сожалеющим взглядом Степана.
– Мне без оружия тоже нельзя. Мало ли что. Ружья еще не забудьте. Там патроны и всякая прочая полезность. И моему отцу оружие дайте.
– Понимаю, – кивает Степан.
– У меня есть, – отзывается отец и кивает головой – вижу в углу еще одну «мосинку» совершенно жуткого вида. Из бревна топором ложе с прикладом рублено, ствол коричневый от ржавчины. Та самая, которую ударами полена по шомполу перезаряжать.
– Степан, настаиваю, чтобы одно из ружей пошло отцу. Сами понимаете, у меня должен быть стимул сюда мотаться.
Степан кивает еще раз и улыбается. Странно на мрачной физиономии видеть хорошую улыбку. Перекладываю новонабранные стволы в мешки от ружей.
– Ладно. Посидим минутку молча – и пора.
Молчим. Сидим. Пусть домовой наставления даст.
Как всегда, нетерпеливый отец первым говорит:
– Пора.
Пора, так пора.
Проводы получаются неожиданно многолюдными и даже не лишенными некоторой торжественности. Полагаю, что со стороны это напоминает картину «Ляпидевский нашел лагерь Шмидта». Или как там оно на самом деле было, помню только дурацкую песенку:
Капитан Воронин
Судно проворонил,
А Шмидт сидит на льдине,
Как кукла на перине.
Ну неважно. Понабежало на наш отлет посмотреть не меньше полусотни человек всех возрастов и полов, как, помнится, описала чьи-то проводы одна восторженная журналистка. Густо публики набралось в глухоманную деревушку. Откуда, интересно? До трассы тут неблизко даже по прямой, а по дороге проселочной – и совсем бибини немеряные выходят. Мои потому и поехали рано, что всю весну, как таять начинает, не проехать тут кроме как на тракторе.
Коля еще суетится около самолетика своего, какие-то канистры стоят… Видно, дозаправкой разжился. Я еще вываливаю остающимся содержимое своей сумки с медикаментами: здесь оно может пригодиться больше, а я уж как-нибудь разживусь.
Обнимаюсь с родителями, жму руки всяким разным людям – и пора. С нами отряжают невысокого парня лет тридцати, вроде бы у него какие-то контакты есть в Кронштадте. Помочь надеется своему анклаву. Семью тут оставил, так что, надо думать, вернется.
Взлетает Коля так же элегантно, поле проваливается вниз, машущие руками человечки уменьшаются стремительно. Элегантный кружок над полем, качание крыльями – и нос самолетика разворачивается на базу.
Тихонько постанывает поляк сзади. Честно признаться, не уверен я, что мы его довезем, о чем до отлета предупредил и Колю, и нового пассажира. Пассажир только хмыкнул, дескать, и не такое видал, и предложил оставить поляка здесь же на поле. Может, оно и правильнее было бы, чем везти, но нам вколачивали долго и усердно, что за жизнь пациента надо бороться до конца, пока такая возможность есть. Причем делали это разными способами.