Адмирала Трибуца также надо судить за то, что угробил половину флота, загнав его на минное поле, бросил транспортные суда, а сам с основными силами бежал. Оставив суда без зенитного прикрытия, предоставив немецким летчикам прекрасную возможность поупражняться в бомбометании по беззащитным кораблям с ранеными и эвакуированными, из которых большинство женщины и дети. Сколько их погибло – даже в наше время никто не знает. Хотя Трибуц мог это минное поле обойти, провести свои корабли и транспорты вдоль берега. Боялся немецких орудий? Да он располагал такими силами, что мог подавить любую батарею противни ка. Но там находились одни полевые орудия, мало приспособленные к стрельбе по морским целям. Я до пускаю, потеряли бы пять – десять судов и кораблей, но ведь было потеряно более шестидесяти, а на них двадцать тысяч только бойцов, защитников Таллина.
Еще одну ошибку допустили в тридцать восьмом году, назвав проект эсминцев типа «Гневный» вредительским. Тот, кто это сказал, и был вредителем. Из-за него нашу судостроительную промышленность лихорадило два года. Надо было просто достраивать эти эсминцы до конца, а со следующего проекта переходить на эшелонное расположение механизмов. А не переделывать «семерки», из которых вышли не улучшенные, как обозначает теперь буква «У» в этом проекте, а ухудшенные, как говорят моряки. И те и другие эсминцы гибли одинаково, и никакой разницы не было, какое расположение механизмов, линейное или эшелонное. Два года было потеряно, за это время все заложенные корабли вступили бы в строй. Ну, за исключением некоторых на Дальнем Востоке, но к сорок второму точно все были бы в строю. И уже наверняка начали вступать в строй эсминцы тридцатого проекта, некоторые точно находились бы в строю флота.
– Да, товарищ Головин, просветили вы нас, а нам докладывали совсем по-другому. И откуда вы это все знаете?
– Пришлось проанализировать много исторических документов, почитать черновики и послушать рассказы фронтовиков, именно тех, кто сидел в окопах или ходил на кораблях и все это испытал на своей шкуре. Их воспоминаний не печатали. А это не те парадные мемуары полководцев, которые тоже издавались после цензуры, где правды от силы двадцать процентов, а остальное писано в угоду политикам, желавшим скрыть правду о таких чудовищных жертвах, понесенных в этой войне. А были и такие фронтовики-писатели, которые просидели при штабах, я не имею в виду именно штабных работников, а тех, кто пристроился в тепленькое местечко и всю войну тут и просидел. Он немца, может, только на картинке и видел и ни разу из своего личного оружия не выстрелил, а грудь вся в орденах и медалях, за совершенные подвиги на женском поприще и на складах по присвоению продуктов и имущества. А потом писали книги, как они загибались в окопах и как они геройски били фашистов.