Снаружи станция напоминала несколько грибных шляпок, сложенных рядышком. Изнутри – огромную свалку. Столько испорченного металла Ежов не видел никогда в жизни – сплошные обломки. И грязно так, как будто здесь проводили студенческую вечеринку.
В коридорах стоял мягкий полумрак – освещение происходило сверху, от крошечных пипочек, воткнутых в четыре ряда в потолке. Хотя девять из десяти не светились – только едва заметно помаргивали. Капитан, а вслед за ним и Ежов с Рудольфом включили подсветку в плече комбинезона. Остап тоже включил фонарик, но в топор-пушке.
Пол был грязным. Очень грязным. Причем большая часть грязи имела органическое происхождение и противно хлюпала под ногами. А еще там были осколки стекла. Остап, которого все-таки заставили одеться и обуться, шел спокойно, роговые подошвы Дитирона тоже не встречали особых трудностей. А вот Соазссю приходилось несладко – обуви хуассины не носят, а их ножные щупальца довольно-таки мягкие и очень легко режутся. Суперкарго включил специальные магнитные подошвы, которые носил на щупальцах специально для неприятной почвы, но ему все равно приходилось скользить осторожно.
- Моя тут не люби быть, - занервничал уу-де-шуу. – Моя думай, лучше на корабль быть, там хорошо, там моя нравится!
- Согласен, - как-то весь сжался Соазссь. – Капитан, у меня нехойошее п’йдечувствие...
- Спокойно, я с вами! – уверенно положил ладонь на эфес мономеча Моручи. – Есть тут кто живой?! Именем Аллаха, отзовитесь!
«...итесь... ...итесь... ...итесь»... – еле слышно откликнулось эхо.
- Не найдем мы тут никого живого, - перекинул на другое плечо топор-пушку Остап. – Уходить надо, капитан!
- Успеем.
- Чует мое сердце недоброе, ох чует... – покачал головой алкморег, но спорить не стал.
- Какой странный налет на стенах, - пощупал пальцем Рудольф. Правда, перед этим он включил защитное поле – мутанту вовсе не улыбалось заполучить еще какую-нибудь гадость в придачу к своей мутации. – Плесень, что ли?
Создавалось впечатление, что на этой станции не было никого живого уже лет сто. Стены и часть потолка покрывал толстый слой какой-то розоватой слизи. Она чуть колыхалась и еле заметно побулькивала, словно живая.
- Генетики, чтоб их... – досадливо вытер испачканный палец Рудольф. – Они вечно выращивают в своих колбах какую-нибудь мерзость, а потом та их же самих и съедает...
- Ой-ой-ой, кто это говойит? – укоризненно покачал треугольной макушкой Соазссь. – Это таки говойит п’йофессой ван ден Хейнекен, котойый сумел-таки взойвать целый гойод...
На чело Рудольфа наплыло облако угрюмости. Он всегда замолкал, когда кто-то вспоминал о его позоре.