- А вон та картина, - гордо указал Кабаков на голубой квадрат над диваном, - выставлена сейчас в Париже.
- Это, что ли, копия? - наивно спросила я, разоблачая свое полное непонимание самых основ грядущего концептуализма.
- Нет, это оригинал, - возразил Кабаков.
- А что же выставлено в Париже? Неужто копия?
- Ну что ты заладила - копия, копия! Там тоже оригинал! - рассердился он. - Я послал туда образцы цвета и шрифта, а также размеры и текст, и они все воспроизвели на месте.
Таким образом, при мне, возможно впервые, был сформулирован основной принцип возникавшего на моих глазах концептуализма - воспроизводимость. Я, разумеется, тогда этого не поняла, но теперь вычислила и горжусь своей причастностью.
Надо сказать, что картину, о которой шла речь, воспроизвести было бы нетрудно - так проста и концептуальна она была. Небольшой - полтора на полтора - квадрат был равномерно закрашен голубым, так что белыми остались только четыре маленьких равнобедренных прямолинейных треугольничка в четырех его углах. В каждом треугольничке каллиграфическим почерком было записано мнение одного из членов той же еврейской семьи - похоже, они обсуждали разделяющее их голубое пространство. "Это море", - сказала тетя Броня. "Это небо", - сказала тетя Песя. "Это просто синяя краска", - сказал дядя Пиня. "Это чистый воздух", - сказал дядя Мося.
Похоже, стареющая авангардистская живопись с годами стала все больше и больше стремиться выразить себя в слове.
Шел вечер журнала "22". Местный хулиган Гробман читал со сцены свои стихи, напечатанные в последнем номере журнала. Стихи были охальные и очень смешные. После нескольких строк, в которые были щедро вкраплены изюминки нецензурных слов, немолодые нарядные дамы, сидящие в первых рядах, дружно и картинно заткнули уши. В ответ молодые читатели, сидящие на ступеньках в проходе, не менее дружно затопали ногами и завыли от восторга.
Поскольку М.Гробман за прошедшие годы прорвался в самый передовой авангард их общего с И.Кабаковым авангардизма, он стал все сильнее пренебрегать изобразительной формой ради формы словесной. Или, выражаясь научно, стал все чаще жертвовать первой сигнальной системой ради второй. Так, лет десять назад он издавал рукописную - не путать с машинописной! - газету "Левиафан", основная прелесть которой состояла в графической красоте аккуратно и разнообразно выведенных букв с завитушками и без, которые складывались в художественную программу учения "Левиафан", которая давала жизненные силы эстетическому движению "Левиафан", которое было создано для великой цели "творить психологию, историю и этнографию", которые...и т.д.