Тибидох зашел. Хорошо, что по-русски он ни в зуб ногой.
— Ты никак перепугался, что я стырю твои тапки!
— Во-во. И в них будет расхаживать макаронник. Надумала что-нибудь про адвоката?
— Да.
Замолчала.
— Ну и?
— Ну и мне казалось, что между нами есть доверие.
Непонятно, к чему она вела.
— Ко мне из Томска мамзель в перьях рвется. Только распушит их, как ты притащишься, гремя ключами.
Просто так сказал. Мамзель намекнула, чтобы ей вояж оплатили, пришлось поинтересоваться: «У меня на лбу написано “благотворительный фонд”?» Надулась.
На Маринку накатила новая волна бреда.
— Думаешь, ревновать стану? У тебя проблемы с сердцем, Корто. И я не верю, что ты будешь там кого-то «лю-юбить». Со мной ты сделал нечеловеческое усилие, и оно последнее.
— Я не про лю-юбовь, а про перья…
— Все паясничаешь! Пошли к адвокату хоть завтра. Не хочу называться мадам Селианов!
Никак макаронник ей рабочую визу сделал. Навряд ли ее так зашкалило с эмоциями, что она отпилит сук, на котором сидит. Сказал, что завтра не получится, а на следующей неделе — без проблем.
— Скандал! Просто скандал! — Фарид потрясал газетой “Charlie Hebdo”. — Опубликовать карикатуры на пророка Магомета! Я бы посмотрел, как они своего Иисуса в балетной пачке изобразили бы!
Единственный, кто был не в курсе событий, это Катья. Она сидела на стуле нога на ногу, в мини-юбке (февраль), с загадочной улыбкой. Белокожая блондинка, мечта мусульманская. Карим на нее с порога стойку сделал. Альберто с ней смотрится, как мешок сена рядом с вазой. Не по зубам ему такая.
И не то чтобы красива — но несет себя так, что ей, Веронике, даже подумалось выйти и глаза подкрасить. А то на фоне этой… впрочем, еще кто для кого фон.
Кариму не до Магомета было. Он план разрабатывал — как к гостям в компанию затесаться, на Сен-Мишель.
— А поехали вместе? На моей машине.
Прекрасно знает, что все в его «ауди» не влезут. Сказала:
— Езжайте. Я с детьми посижу.
Интересно, ждал он этой фразы? И тут Альберто вступил:
— Я бы тоже остался. Мы давно не виделись, поболтаем. Да и устал я.
Думала, Карим ощетинится — на него приступы ревности налетают, как саранча на посевы, — в мгновение. Но он и ухом не повел.
— Катья, позволите отвезти вас?
Понятия не имела, что он такими оборотами владеет — буквально на нет сводящими его самцовое достоинство. И Катья благосклонно кивнула, королевской улыбки не теряя. Снизошла.
Они вызвали из детской Танью и отчалили. Фарид тоже ушел, с отвращением бросив оборзевшую газету на журнальный столик.
Близняшки влюбились в Альберто в первые же полчаса.