— Ай, а почему Дерево — синее?
Айко потянулась, улыбаясь: сон прошел.
— Синее… или зеленое… особенное или обыкновенное. Ты знаешь, что в Японии синий и зеленый цвета обозначаются одной идеограммой?
— Нет.
— Да, вот такая странность. Правда, «ао» — скорее, синий цвет. Но зеленые овощи — тоже «ао». И зеленый свет на переходе…
Марина распахнула глаза.
— «Ао»? А что значит «ки»?
Айко улыбалась, уголки губ озорно вздрагивали.
— «Ки» означает «дерево».
— Европейцы норовят все объяснить логически. Например, «Айко» они переводят как «любимый ребенок» — поскольку «ай» значит «любовь», а суффикс «ко» — уменьшительно-ласкательный и применяется к женским именам. Для японца это просто две идеограммы, оказавшиеся рядом. Один француз как-то спросил: «А фамилия Судзуки переводится как “деревянный колокольчик” или “колокольчик на дереве”?» Я ответила: «Вам приходилось слышать деревянный звон?» — и господин принялся выяснять, зачем колокольчики на деревья вешают. Да просто две идеограммы угодили в одну фамилию — «судзу», «колокол», и «ки»…
— Ты говоришь «европейцы» — будто не относишься к ним и не прожила здесь семнадцать лет!
— Лучше бы не прожила, — Айко опустила глаза, ее рука разглаживала покрывало с ирисами.
— Это… из-за деда? Не хватало его?
— Дед тут ни при чем. Давай не будем об этом.
Замолчали. Марина легла на подушку, стала говорить, глядя в потолок.
— Знаешь, Айко, воистину человек не ценит того, чем владеет. Париж был твоим, и ты покинула его. Я мечтала жить здесь, и вот у меня десятилетний вид на жительство, а внутри… пусто. Хозяйка отеля поможет снять конурку, но что дальше? Рисунки мои тут никому не нужны, или мне кажется, что не нужны, — но от этого не легче. Кем мне работать? Я училась на компьютерного дизайнера, но не мое это. Нет в этом жизни. Для радости мне остаются только эти улицы, витрины, этот язык, эти лица — но они чужие. Я одна.
Айко смотрела на Маринин профиль, теребила уголок губ кончиком языка.
— Ну вот ты и освободилась от своих зависимостей. Или от любовей, что часто одно и то же. От любви к городу, к Ноэлю, к тому, другому…
— Его звали Денис.
«Его звали».
— Одиночество — это еще и свобода, — Айко скользнула взглядом по картине над кроватью. — Синее Дерево… оно дает свободу, но под его кроной ты одна.
— Я не хочу быть одной.
— Ты не хочешь быть свободной? — Айко хмыкнула. — Не стоило ли остаться с Ноэлем?
Марина резко повернулась.
— Айко… я не могла… Я не смогла, может, самого главного…
Оставила человека, к которому пришла учиться любить. И отдавать ее, любовь. Но как не оставить: стал невыносим. Всегда таким был? Или разочаровала она его? Лишь однажды купила ему любимого горького шоколада в лавке напротив церкви. Не хотела идти в кино на фильмы, которые выбирал он, «стрельбу и драки». Раздражалась на дурацкий пылесос… щедрости не хватило взять в руки эту адскую машинку. Вот так претендуешь на чуткость другого, а сама не замечаешь, что не даешь ничего. Она такая же, как Корто. И с этим надо жить?