— Это было когда?
— Я уж не помню. Но до того, как вы вдвоем уехали на юг.
— Какая она была?
— Послушай, она же умерла. А я не люблю плохо говорить о покойниках. Да и не все ли равно, какая она была? На твой взгляд она была совсем иная: милая, прелестная, жизни для тебя не пожалеет! И до чего умна! Она и в самом деле должна была быть умной. Вертела тобой как хотела, да и самой Мюрно — тоже. И чуть-чуть не прибрала к рукам мамашу Рафферми.
— Она была знакома с моей теткой?
— К счастью, нет. Но умри твоя тетка месяцем позже, До бы с ней познакомилась и отхватила бы себе смачный кусок пирога, будь уверена! Ты собиралась с ней ехать к тетке. До ведь так хотелось увидеть Италию!
— Почему ты считаешь, что она мутила против тебя?
— Я ей мешал.
— Почему?
— Откуда я знаю! Она думала, наверное, что ты выйдешь за меня замуж. зря ты рассказывала ей о наших планах. Да мы и сейчас зря говорим обо всем этом. Ну, точка.
Он стал целовать меня в шею, в губы, но я уже ничего не чувствовала, я замерла, старалась собраться с мыслями.
— Почему ты сказал раньше, что рад, что я во время пожара пыталась вытащить До из ее комнаты?
— Потому что я лично дал бы ей там подохнуть. И потом из-за всего прочего. Ну, хватит, Мики!
— А что такое «все прочее»? Я хочу знать.
— Мне стало известно об этом, когда я был в Париже. Я не очень понимал, что там стряслось. Я бог знает что вообразил. Мне не верилось, что это был несчастный случай. Словом, что это чистая случайность.
Я онемела. Он сошел с ума: говорит такие ужасные вещи и при том не спеша меня раздевает! Я попыталась подняться.
— Пусти меня.
— В самом деле? Да выкинь ты все это из головы.
Он грубо толкнул меня на кровать.
— Пусти!
— Послушай, Мики!
— Почему ты думал, что это не было несчастным случаем?
— Черт побери! Да надо быть чокнутым, чтобы, зная Мюрно, считать это несчастным случаем! Надо быть полным кретином, чтобы поверить, будто она, прожив там три недели, не заметила, что газовая труба не в порядке! Как на духу тебе говорю, можешь не сомневаться, что проводка была сделана безукоризненно!
Я отбивалась от него как могла. Кончилось тем, что он разорвал ворот моего пуловера, и только тогда опомнился. Увидев, что я плачу, он меня отпустил.
Я отыскала свои туфли и пальто, не слушая, что он говорил. Подобрала с пола газетные вырезки, сложила их в папку, и тут почувствовала, что за перчаткой у меня спрятаны ключи, которые он мне дал. Я сунула их в карман пальто.
Франсуа стал перед дверью, загораживая мне дорогу, смешной и униженный, с бледным помятым лицом. Я вытерла глаза кулаком и сказала Франсуа, что если он хочет меня еще когда-нибудь увидеть, то должен сейчас дать мне уйти.