Эспаду невольно передернуло, когда он представил себя на месте этого моряка.
А ведь ты был на его месте, был! И невесть сколько. Ходил, что-то делал. Возможно, стрелял. Бездумно исполнял приказы инопланетного паразита. При этом спал и видел сны: то радостные, то тревожащие, но равноудаленные от реальности. И самое неприятное то, что контролировало твое сознание существо, которым ты грезил в детстве; в отрочестве хотел повторить подвиг легендарного Соглядатая, прожившего несколько лет среди этих существ; а взрослым с упоением изучал куль-туру, технологию и общественное устройство, пожалуй, самой удивительной цивилизации в исследованном Космосе.
«Ладно, это все лирика, товарищ Эспада, – сказал он себе. – Главное, узнать, где ты находишься. Зачем сюда нагрянули имперские морпехи, контролируемые негуманоидами? И какова вообще цель пребывания негуманоидов на Саракше? Попутно не мешало бы выяснить, каким образом они здесь очутились, но вопрос этот в нынешних обстоятельствах праздный. А ведь еще остается задание Странника, которое никто не отменял. Отыскать чертовых электрических кальмаров, которые ломают график работ на Полигоне и, следовательно – нарушают планы, столь тщательно составленные резидентом СГБ на Саракше Рудольфом Сикорски».
А чему нас, молокососов, учил в свое время великий Экселенц? Экселенц учил строить свои планы внутри планов противника. Использовать чинимые врагом препятствия в свою пользу. И, таким образом, превращать временное поражение в окончательную победу. Конечно, это хорошо звучит на татами во время тренировки по субакселерации, а здесь…
Эспада вдруг понял, как следует поступить. И от этой ясности ему стало легче.
Одной рукой он вытащил имперский «кобольд», неведомым путем оказавшийся в кармане надетого под робу пиджака, другой – нащупал рубчатую рукоять мегафона. Нажал клавишу. Старательно вывел художественным свистом инопланетную фразу, что в переводе на человеческую речь должна означать требование безусловного повиновения. Морпехи прекратили стрельбу. Одновременно, словно автоматы, повернули головы к Эспаде. Тот прокашлялся и вдруг заблажил:
– Братья-сидельцы! Фармазоны дешевые повязали меня, как упыря беспонтового. Извлекайте, брателлы, век Мирового Света не видать…
Бандиты немедленно прекратили стрельбу. И чей-то хриплый бас радостно возгласил:
– Я ж говорил тебе, Облом! Свои это!
– Браток, я тут… Худо мне…
Птицелов не сразу нашел, откуда доносился этот голос. Он поднял и отбросил в сторону еще теплый кусок гнезда тигровых шершней. В его сотовых ячейках навсегда застыли обугленные личинки насекомых-мутантов. Под фрагментом гнезда оказались две взрослых особи. Они были мертвы, их слюдяные крыльца походили на разбитые витражные стекла. Между шершнями, под переплетением длинных мохнатых лап лежал раненый дэк. Делинквент выглядел очень плохо. Что неудивительно для человека, который бился с шершнями врукопашную и прикончил обоих мутантов при помощи одного лишь топора. В этом высоченном, могучего телосложения дэке было слишком много жизни, и теперь он цеплялся за нее из последних сил. Но на его шее уже сидела мокрица-падальщица и скрипела жвалами, предвкушая, что скоро можно будет вволю пожрать.