– Прошу прощения, что побеспокоил вас, – пробурчал Гвин без тени усмешки, даже не взглянув в сторону комнаты, в которой шуршала Неста, снова забираясь под одеяло. – Ночью произошло убийство, и еще один человек ранен. Люди шерифа неподалеку от «Сарацина» поймали двоих негодяев.
«Сарацином» называлась таверна довольно низкого пошиба. Расположенная сравнительно неподалеку, на Стрипкоут-хилл, она большей частью предоставляла приют и выпивку морякам с пристани да перегонщикам скота, прибывающим из окрестных деревень.
– Откуда ты знал, где меня искать? – требовательно спросил Джон.
Гвин пожал плечами:
– А чего тут знать? Ни для кого это не секрет, и никому до этого дела нет.
Джона пробирала дрожь, холодный воздух проникал под сорочку, отнимая тепло постели.
– До рассвета сколько времени осталось?
– Часа два, если кафедральный колокол не врет.
– Хорошо, я буду в замке на рассвете. Труп доставили туда?
– Да. А раненый до сих пор в таверне. Эдред из Доулиша, вчера пришел в Эксетер на рынок продавать свиней. Может, помрет, может, выживет, – философски заметил Гвин.
– Тогда позже я зайду в «Сарацин». Собери нужное количество людей для расследования, выясни, кто видел драку, собери всех.
Кивнув, Гвин повернулся, чтобы уйти.
– Да, вот еще. Разбуди проклятого писаря. Если уж нам пришлось встать, с чего это он должен отдыхать?
Захлопнув дверь, Джон опустил деревянный брусок на место и с облегчением нырнул под простыню, где тут же оказался в плену горячего обнаженного женского тела. Пока он разговаривал через дверь с Гвином, Неста избавилась от ночной сорочки. Она прижалась губами к его губам, ловкая рука скользнула вверх по его бедру.
– В таком раннем пробуждении есть одно преимущество, Джон. По крайней мере, до того, как начнется день, у нас есть время для еще одного раза.
Она уселась на него верхом и устроила скачки, энергично погоняя его, как он сам иногда гонял своего жеребца. Когда они только стали любовниками, ее желание заниматься любовью таким образом казалось ему оскорбительным, ущемляя природную мужскую потребность к доминированию. Впрочем, она довольно быстро отучила его от казавшейся нерушимой привычки при помощи добродушной настойчивости, и в конце концов ему даже понравилось, – хотя нередко, в пылу страсти, он притягивал ее к себе, переворачивал и, оказавшись сверху, ковал так, что соломенный матрас прогибался едва ли не до самых досок пола.
Когда усталость наконец одолела обоих, они бессильно откинулись и замерли; его длинные руки нежно обнимали ее размягченное тело.
Некоторое время никто из них не проронил ни слова. В конце концов, Джон первым нарушил молчание: