— Нет, — сказал я.
— Ну вот, а у нее есть, и от нее-то я и узнал, что у меня такое. А то и посейчас бы не знал. Вот когда я начал понимать, что со мной творится. Она мне объяснила. И я не один такой. Не воображайте, что я один. Тысячи и тысячи переживали то же самое. Тысячи и тысячи просыпались посреди ночи и думали, что они опять во Вьетнаме. Тысячи и тысячи не отвечали на звонки друзей. Тысячи и тысячи мучились из-за поганых снов. Я про все про это рассказал афроамериканочке, и она поняла, что со мной такое. Диплом магистра ведь не зря дают, вот она и объяснила, как все это лезет ко мне в подсознание, и то же самое у тысяч и тысяч таких, как я. Подсознание — над ним ведь никакого контроля нет. Это как правительство. Это и есть правительство. Снова и снова правительство, оно самое. Заставляет тебя делать то, чего ты не хочешь делать. Тысячи и тысячи женятся, и брак у них обречен, потому что в подсознании сидит злость и обида из-за Вьетнама. Она все мне разобъяснила. Из Вьетнама меня хоп — на Филиппины на С-41, на военном самолете, потом оттуда на „Уорлд эйруэйз“ на базу Тревис, там тебе двести долларов в зубы, и вали домой. Так что от Вьетнама до дома получилось дня три, около того. Вот ты и опять внутри цивилизации. И ты обречен. И жена твоя обречена, пусть даже и десять лет прошло. Обречена, а в чем, спрашивается, она виновата? Да ни в чем.
— И что, до сих пор у вас ПТС?
— Я же вот все один да один, примечаете? Зачем, по-вашему, я сюда пришел?
— Но пьяный за руль больше не садитесь, — услышал я свой голос. — Дорожных происшествий больше не случается.
— Не было никаких происшествий. Я же вам сказал. Вы слушаете, нет? Если что было, я про то не знаю.
— И брак был обречен.
— Это да. Моя вина. На сто процентов. Она была очень славная. Ничего мне плохого не сделала. Всё я. Только я. Разве она такого мужа заслуживала?
— Что с ней произошло? — спросил я.
Он покачал головой. Вздохнул, печально пожал плечами — спектакль, нарочито явный спектакль.
— Понятия не имею. Сбежала, так я ее напугал. До чертиков напугал. Я ее никогда не забуду, где бы она сейчас ни была. Совсем безвинная.
— Детей, значит, нет?
— Нет. А у вас?
— Нет.
— Женаты?
— Был, теперь нет, — ответил я.
— Ну, мы с вами два сапога пара. Свободны как ветер. Книги-то какие пишете? Детективы?
— Нет, я бы не сказал.
— Истории из жизни?
— Вроде того.
— Про что? Про любовь? — спросил он, улыбаясь. — Надеюсь, что не порнография. — Он сделал вид, что ему даже вообразить такое неприятно. — Я очень надеюсь, что наш местный писатель в доме Майка Дюмушеля не тем занят, чтобы распространять порнографию.