Столб словесного огня. Том 2 (Гейнцельман) - страница 5

Пасхальные взвилися птицы…
И откровенье Сердобольца
В студеные сердец бойницы,
Не пораженное позором,
Ласкалося, – но каркал ворон
Над плащаницами с укором…

12 февраля Феодосия


ГЕТЕРА И ПОЭТ 

I

Не будь ликующим тевтоном,
Гетера-Жизнь, и осмотри
Внимательнее по притонам
Добычу: подлинно ль цари
Сдались твоим грудям сурьмленным?
Цари Мечты, а не тиран
Тупоголовых, заярмленных
Недокрамольничавших стран.
И, если ты найдешь подобных,
Хоть до мозга костей ликуй!
Холопов же пустоутробных
Страстями плотскими прикуй
К давно заплеванному ложу!
Как избранный тобой тевтон,
Ты мира сброшенную кожу
И колоссальный легион
Безоборонных победишь!
Родительницей только мышь
По праву назовет тебя,
Ушко лапчонкою свербя.

II

Мне любовь и большие страданья
Прекратили глубинных корней
Роковое всегда содроганье –
И направили в царство теней.
Говорят, я еще существую
И, одетый в шутовский наряд,
Посещаю гетеру больную
И циничный ее маскарад,
Но ответствен ли я за улитку,
За жемчужинки домик пустой?
Не бездушное ль тело за нитку
Жизнь-Гетера тереблет рукой?
Оттого, что когда-то по грязи
В зипунишке худом и с кошевкой
Отправлялось за пищей в лабазы
И ругалось с базарной торговкой,
Только горнее слово осталось,
Беспредельности Девичьи Зори,
Вдохновенья нетленная алость,
Аллилуйное синее море!

12 февраля Феодосия


АНЕМОНЫ

Благовестителей бесплодных
Крылящий шелестами крыл,
Экстаза слов багрянородных,
Марий смиренных Гавриил,
Оставя голубой оазис,
Пришел в Бастилию людей,
Где, опираяся на базис
Телесный, правил Асмодей.
У окровавленного трона
Алели хищные цветы,
о только робко Анемоны
Хранили образ чистоты:
На белоснежной колыбели
Они в метелях родились.
И на безволненной свирели
Небес серебряный нарцисс
Им ангелов великий образ
В Эдеме Божьем показал, –
И совратительница кобра
Поползла в подземельный зал,
А Гавриил собрал малюток
И, кудрем перевив букет,
От Асмодея мерзких шуток
Вскрылил в преображенный свет,
Вскрылил к заоблачной вершине,
Где, искупая дольний срам,
Стоял в незыблемой пустыне
Голубоглавый белый храм.
И, блеском райским обливаясь,
Уста беззвонные звонниц
Разверз он: стаи задыхались
Там меди звонкокрылых птиц.
И с алтаря часовни древней
Он сбросил беззастежных книг
Сухую ересь, и Царевну
Мечту избавил от вериг:
Поэт ее в горах последний
Пред тем, как броситься на дно,
Приворожил, смертельно бледный,
На голубое полотно.
Затем коленопреклоненной
Лик закрывающий сераф
С хитона ткани позлащенной
Снял белолепестный аграф,
И тихо, тихо анемоны
Ей улыбнулися тогда
И к основанию короны
Ее приникли навсегда.
И купола тогда раскрылись,
И белоснежная чета
В лазури вечной зазыбилась:
Архангел Божий и Мечта!