И вместо вечеринки в честь окончания съемок мы устроили свадьбу. Через тринадцать недель съемок Алекс взобрался на подмостки, где возвели декорацию, и объявил всем актерам и съемочной группе наш секрет, который мы хранили несколько недель. Даже Берни, режиссер, был потрясен. Наконец он прервал молчание, вызванное всеобщим изумлением, запрыгнул на подмостки и похлопал Алекса по спине.
— Черт побери! — заорал он с усмешкой. — Почему же ты мне ничего не сказал?
Алекс засмеялся.
— Потому что ты первый, Берни, — ответил он, — кто побежал бы трезвонить обо всем газетчикам.
Все понимали, что мы встречаемся, — это было очевидно из того, как Алекс ко мне относился. Но, похоже, окружающие удивились, что наши отношения зашли дальше, чем казалось. Я вынуждена была поверить, что мимолетные романы между членами съемочной группы — дело обычное. Однако свадьбы — это совсем другая история.
Я поверила Алексу, когда он сказал, что возможные недостатки простой церемонии в Танзании меркнут в сравнении с тем кошмаром, который ждет в Штатах, когда придется сдерживать нежелательных репортеров и безумных фанатов. Более того, мне, кроме Офелии, нескольких коллег и, возможно, исполняя дочерний долг, своего отца, и приглашать-то некого. Я провела много часов, мечтая о том дне, когда, обернутая в белый атлас, буду подметать подолом проход, усеянный лепестками роз, но ответила, что если Алекс хочет, чтобы нас расписал мировой судья, то я не против.
Однако в Африке, как оказалось, легче найти миссионеров, чем судью.
— Я хочу, чтобы мы обвенчались в церкви, — настаивал Алекс. — И чтобы ты наконец сняла свою спецовку.
— Правда? — хотелось сказать мне. — Только тогда это буду не я.
Но что-то удерживало меня от того, чтобы настаивать на своем. Я выходила замуж за голливудского коронованного принца, и, как и все остальные, он ожидал, что Золушка превратится в принцессу. А если точно — больше всего я хотела быть тем, чем меня хотел видеть Алекс.
Шесть недель между тем моментом, когда я приняла предложение Алекса, и тем, когда он объявил о нашей свадьбе, были лучшим временем в моей жизни. Отчасти очарование заключалось в том, что мы занимались чем-то недозволенным. Алекс, сбежав от камер, поджидал меня в продовольственной палатке для быстрого, страстного поцелуя, пока не начиналась суета, вызванная его исчезновением. Три дня, пока шел проливной дождь, мы провели в моем гостиничном номере, занимаясь любовью и играя в нарды. Мы засиживались до рассвета, разговаривая о кинематографе или о костном веществе. Одним прохладным вечером в номере Берни, когда я сидела у ног Алекса и вместе со всеми смотрела отснятый за день материал, он окутал нас легким одеялом и, сидя бок о бок с остальными, просунул руки мне под рубашку, а потом за пояс шорт и принялся ласкать до дрожи.