Сейчас бутылка бурбона лежала на боку, из горлышка уже накапала лужица, которая стекала в бассейн. Алекс сжимал горлышко второй бутылки. Он сидел на гладкой каменной скамье, которая стояла с одной стороны бассейна, и, когда увидел меня в полоске света, поднял бутылку.
— Выпить хочешь, дорогая? — растягивая слова, спросил он. Я покачала головой, он засмеялся. — Да брось ты, pichouette. Нам же с тобой известно, что тяга к выпивке — это в крови.
Я продолжала стоять неподвижно.
— Алекс, идем спать, — попросила я, пытаясь унять дрожь в голосе.
— Нет, мне еще нужно поплавать, — ответил он и встал.
Алекс был совершенно голый и в бледно-голубом свете уличных фонарей напоминал греческого бога. Каждая мышца на его груди была аккуратно вылеплена. Вода струилась по его ногам, создавая впечатление, что он вырезан из жидкого мрамора. Он поднял руку ладонью вверх.
— Тебе нравится то, что ты видишь, дорогая? — спросил он. — Похоже, всем остальным нравится.
Он вышел из бассейна и горделиво шагнул ко мне. У меня дух захватило, когда он неожиданно оказался всего в нескольких сантиметрах от меня, даже намочив кромку моего белого халата. Он рывком притянул меня к себе, одной рукой обхватив за талию, а второй приподнял мой подбородок. Он так крепко держал меня за подбородок, что растянутая кожа начала печь.
Его глаза стали практически черными, а я не могла и рта раскрыть, чтобы сказать, что мне все тяжелее и тяжелее дышать. Он был вдвое больше меня, пьяный, и я не могла с уверенностью сказать, что он понимает, кто я. Внутри меня змеился холодный страх. И тут я почувствовала, что Алекс дрожит.
И дело было не в прохладном ночном ветерке, обдувающем его мокрое тело, — дрожь шла из глубины его естества, поднималась от колен к бедрам и рукам. Я поняла, что Алекс не в силах ее контролировать, потому что внезапно он стал таким же испуганным, как и я. Он не сводил с меня глаз, словно я знала, как поступить.
Не раздумывая, я протянула руку к поясу халата и развязала его. Потом прижалась к Алексу. Моя кожа обжигала его тело, вбирая холод, пока меня не начала сотрясать дрожь, а Алекс не согрелся и не успокоился.
Он отпустил мой подбородок, и я потерлась лицом о его грудь, чувствуя, как жар приливает к щекам. Когда он отстранился, его глаза снова были серебристыми, в них сквозило понимание. Тогда я вздохнула и расслабилась. Я уже знала эту стадию.
Алекс отдал мне бутылку бурбона, которую по-прежнему сжимал в руке, и, не говоря ни слова, я вылила ее содержимое на траву у наших ног. Он наблюдал, как спиртное шипит и пенится, а потом взял пустую бутылку у меня из рук и недоуменно уставился на нее, как будто понятия не имел, как она здесь оказалась.