могли предотвратить несчастье, но поскольку были
Heyokas, то за свои усилия ничего не получали взамен. Уилл терпеливо слушал деда и думал только об одном — как ему чертовски повезло, что на дворе 1969 год.
— Что ж, — продолжал Джозеф Стоящий на Солнце, — ты не можешь быть Heyoka, сейчас двадцатый век. Но тебе обязательно приснится твой сон о громе.
Через три ночи Уилл сидел обнаженный в парной напротив Джозефа Стоящего на Солнце. Он и раньше видел такие парные; иногда их строили подростки и курили кактус в узких кособоких лачугах, «ловили кайф» и тогда бежали голыми по полю и ныряли в ледяные ручьи. Но сам Уилл внутри парной никогда не был. Время от времени Джозеф тыкал в раскаленные камни, которые давали жар. В основном он напевал и монотонно что-то говорил — слоги раздувались и лопались, как фейерверк, прямо перед глазами.
Когда на долину прокрался рассвет, Джозеф отвел Уилла на вершину пологого холма. Уилл предпочел бы оказаться где-нибудь в другом месте, а не обнаженным на скалистом выступе, но перечить деду и Джозефу Стоящему на Солнце не посмел. «Уважай старших» — так его учили. Уилл, дрожа всем телом, делал то, что ему велели. Он стоял лицом к солнцу с распростертыми руками, совершенно неподвижно, стараясь не обращать внимания на шелест травы под ногами удаляющегося Джозефа. Он стоял так несколько часов, пока не стало садиться солнце, и тут ноги его подкосились. Тогда он свернулся калачиком и расплакался. И почувствовал, как содрогается холм, как тают небеса.
На второй день над его головой закружил орел, прилетевший с востока. Он так медленно парил перед глазами Уилла, что тому показалось, будто до него рукой подать.
— Помоги мне, — прошептал он, и орел пролетел сквозь него.
— Ты выбрал непростую жизнь, — прокричала птица и исчезла.
Может быть, прошло несколько часов, возможно, дней. Уилл так хотел есть и настолько ослаб, что едва мог дышать. В минуты, когда разум прояснялся, он ругал деда за то, что он верит в подобную чушь, ругал себя за то, что так легко пошел у него на поводу. Вспомнил об отборочных соревнованиях в школьную баскетбольную команду прошлой весной, о «Плейбое», который спрятал у себя под матрасом, о щекочущем запахе холодного маминого крема фирмы «Пондз». Думал о тех вещах, от которых до образа жизни сиу, как от земли до неба.
«Мы идем, мы идем». Слова прошелестели над равниной, окутывая шею Уилла и поднимая его на ноги. Прямо у него над головой повисла темная, вздыбленная туча. Изможденный, голодный, почти в бреду, он откинул голову и распахнул объятия, желая принести жертву.