И Франциск тут же засомневался. Говорит: «В смятении я. Кабы беды не вышло.» Это он от скромности. Чудесный будет святой, думаю. Говорю ему: «Посмотри на меня — разве так выглядит демон-искуситель?»
Тогда cорвал он плод, съел его, а в кожуре — его миссия. Так и стал он Франциском. Я ему дал напутствие, сказал, что от него небеса хотят — и пошел он вниз, на землю, ставить новый Орден и проповедовать братское милосердие. А если бы ему вышло стать Домиником и заниматься чистотой веры с помощью инквизиции? Ужас! Хотя инквизиция — это не наша выдумка, там давно к этому шло.
Вообще моя основная работа в Раю — стоять на посту на воротах между чистилищем (1-е небо, круг физический) и 2-ым небом, (круг эфирный, где кормежка происходит). Там я выслушиваю исповеди и определяю предел небес. Кого-то — до астрального круга, Третьих небес, кого-то — до четвертых, ментальных (там стоит универсальный райский гуманитарный университет, УрГУ), некоторых — до пятых, каузальных (там идет розыгрыш будущего тела, некоторые проигрывали руки-ноги, волосы, носы, а некоторые выигрывали небесную красоту. Тогда их целовала гурия. Или сам Рафаил, который и резался с ними в рулетку. Рот у Рафаила ярко-красный, как и хитон — и след на лбу счастливчика оставался на вою будущую жизнь). Редкие души шли до шестого будхиального неба, где стоит Древо познания Добра и Зла. Я пока помню лишь троих. На седьмом небе оказалась только одна душа рыцаря-паладина, а седьмое небо — это весь рай, в котором душа остается навечно и работает вместе с нами. Про апостолов, пришедших давно, и Деву Марию с Иосифом я здесь не говорю.
Кстати, о Деве Марии. Она заботится обо мне, видимо, помня нашу встречу на земле. Она прекрасна и очень добра, ее невозможно вывести из себя. На земле, внизу, про нее ходят скабрезные байки, но это вранье.
Она часто приходит к воротам и рассказывает про то, что видела на земле, скрашивая мою службу.
Надо сказать, что служба моя хороша, когда внизу мир и процветание. В безвременьи и грезах лежу я на камнях, слушаю ветер и птиц, а у ног поет вода — это воды Леты обегают огромные валуны. Жар солнца всегда смягчен зеленью листвы, оттого на камнях и траве свет слагается в причудливые витражи. Иногда души людей, погруженных в молитвенный экстаз, вспоминают о рае, и становятся видимыми. Тогда мы с ними беседуем, или они что-нибудь у меня просят. К сожалению, все эти просьбы сугубо меркантильны, и тогда я близок к отчаянию.
Каторга начинается тогда, когда внизу разыгрывается война или мор. Они идут ко мне колоннами, без перерыва, и мне тяжело видеть их озабоченные лица — на них тревога прерванного действия. Многие рвутся обратно, многие бросаются на меня в гневе, словно это я придумал смерть, некоторые безобразно торгуются.