– Я смотрю на это положительно, – пришла в себя Светлана. – Я так рада, спасибо вам большое, – произнесла она.
– За что же спасибо? Это вам спасибо, у вас просто замечательные работы. Давайте договоримся так: одиннадцатого вряд ли, а вот двенадцатого… что это у нас будет? Среда. Двенадцатое – среда. Позвоните мне, пожалуйста, в среду, и мы обговорим все подробнее. Хорошо?
– Хорошо, я перезвоню обязательно. А во сколько это удобнее сделать?
– Лучше в первой половине дня, часов в одиннадцать.
– Хорошо, я перезвоню.
– Номер телефона у вас есть, он на обложке любого журнала, а когда секретарь снимет трубку, попросите Меркулова Дмитрия.
– Хорошо, договорились.
– Тогда с наступающим вас! – мягко проговорил он.
– Вас также, – ответила Света.
– Всего доброго. – И в трубке послышались короткие гудки.
– Вот тебе, Светочка, и подарок на Новый год, – улыбнулась она своему отражению.
– Ну, и как она тебе? – Витюня вытянул шею, вопросительно взглянув на друга.
– Если внешность хотя бы на одну треть соответствует голосу, то я попался, – торжественно произнес Дима и мечтательно зажмурил глаза.
Сидя у задернутой тюлевой занавески, Ева Юрьевна выпускала продолговатые кольца сигаретного дыма и наблюдала за всем, что происходило во дворе, поэтому появление Володи не было для нее неожиданностью. Еще издали, увидев внука, она узнала его по несуразной походке и распахнутой настежь куртке. Меряя дорогу аршинными шагами, он нескладно выкидывал вперед ногу, одетую в неподъемный ботинок на рифленой подошве, а потом, подбрасывая свое тело вверх, производил то же самое с другой. Глядя на его походку, можно было подумать, что мальчик шагает против своей воли, стараясь догнать убегающие от него тяжелые «камелоты».
Живя своими мозгами, Нестерова не уподоблялась многим сверстникам, осуждающим нравы и привычки молодежи. Можно подумать, они в свое время были другими! Да ничуть не бывало, они были такими же! Если обернуться назад, в их моде можно было найти многое, что современным ребятам показалось бы не только странным, но и неприличным.
Взять хотя бы лакированные сапоги с голенищем-гармошкой, донашиваемые модницами до глубоких трещин, выставляющих на всеобщее обозрение тряпичную основу подкладки. А чего стоили босоножки на пробковой подошве? Да по высоте они переплюнули эти самые камелоты чуть ли не втрое! Как, наверное, теперь смеялись бы мальчики, если бы их девушки появились на улице в шапках из куриных перьев, торчащих во все стороны и напоминающих неощипанную грудку наседки! А нейлоновые рубашки, дышать в которых тело не могло ни при каких условиях? Разве мы были лучше, задыхаясь в синтетическом глухом ошейнике воротника мужской рубашки или стирая в кровь ноги грубой крученой сеткой ажурных колгот, похожих на хозяйственные авоськи?