— С англичанами в Полярном играли… — пояснил Николаев.
Еще несколько фотографий, посвященных матчу… Видно, встреча для Николаева имела значение, раз так много снимков — должно быть, любитель футбола. Я повнимательнее пригляделся к снимкам — нет, лиц не разобрать, а если бы и разобрал, разве узнаешь — десятки лет миновали с того времени.
— Может, как раз в этой встрече и участвовал Хьюз?! — предположил я. — Как я помню, он рассказывал, что тогда они вроде бы выиграли у наших. А сам Хьюз забил два гола…
У Николаева недовольно скривилось лицо, он протестующе поднял руку:
— Нет уж! История есть история. Изменить в ней ничего нельзя! Конечно, парни они были отличные, по я точно помню: в футбол тогда выиграли мы.
Я приехал в Архангельск по командировке Союза писателей СССР. Мы проводили здесь семинар молодых литераторов-маринистов северных областей страны. Архангельские власти решили воспользоваться приездом московских писателей: «Надо обязательно встретиться с экипажами наших судов, выступить перед моряками, рассказать о своей работе», — попросил секретарь обкома. Семинаром руководил известный полярный капитан и писатель Бадигин. После первого дня заседания я пошел пройтись на набережную Северной Двины. Был ясный октябрьский вечер, на набережной под ногами шуршали пожухлые листья, с просторов реки несло холодной свежестью подступающей осени, крики чаек, которые носились над берегом, были печальными, казалось, чайки горевали по уходящему за горизонт солнцу.
Неожиданно на набережной я встретил Бадигина. Упираясь руками в гранит парапета, он смотрел в просторы Двины, по реке гуськом шли суда, направляясь в порт. Константин Сергеевич был без головного убора, и ветер трепал его седые волосы. Должно быть, вспоминал полярный капитан прошлое. Отсюда, из устья Северной Двины, не раз уводил он корабли туда, на север, ко льдам.
Кивнул приветливо, увидев меня, рукой показал на парапет, мол, вставай рядом, вместе полюбуемся Двиной, красива, могуча река.
— Ну, что вы думаете о нашем первом дне? — спросил меня.
Я ответил. Он долго молчал, продолжая глядеть в просторы реки. Вдруг ворчливо обронил:
— Столько маринистов понаехало, а где они, книги о море? Целина для нас нетронутая. Как много еще не рассказано! — и мне показалось, что в голосе его прозвучала обида.
Утром я поехал в управление пароходства — договариваться о предстоящей встрече с моряками. На верхнем этаже нового высокого здания на берегу Двины в одном из кабинетов меня познакомили с Георгием Ивановичем Голубевым, по шевронам на рукавах кителя мне стало ясно, что передо мной капитан. Он тоже ожидал одного из руководителей пароходства, тот запаздывал, и мы разговорились, бок о бок прохаживаясь но мягкому ковру кабинета. Разумеется, сначала о погоде — хорошая осень стоит, но зима не за горами, а вот в Роттердаме, откуда Голубев только что вернулся, осенью даже и не пахнет, да и зим суровых там не знают.