— Допустим. Но вы учтите, что жена ваша ожидала меня полчаса, что, впрочем, известно вам лучше, нежели мне.
— И что же? — с вызовом ответил Безродный.
— Ничего. Больше вопросов у меня нет. Мне все ясно.
— Что вам ясно?
— Все!
— Вы намекаете на то, что я преувеличиваю?
— Преувеличиваете? Это не то слово. Для этого в нашем лексиконе можно будет отыскать, когда это понадобится, более точное определение.
— Хватит! — прервал Фомичев и встал. — Я предлагаю поручить товарищу Трапезникову побеседовать С женой Безродного и доложить о результатах беседы нам. Не возражаете?
На этом беседа окончилась. Все стали расходиться.
Идя с Дим-Димычем по коридору, я спросил его:
— Ты в самом деле не знаешь, зачем к тебе явилась Оксана?
Дим-Димыч покачал головой и сказал:
— Плохи мои дела, если даже ты мне не веришь.
— С ума спятил! Почему ты решил, что я тебе не верю?
— По твоему вопросу.
— Да ну тебя к черту! Не лови на слове! Я не то хотел спросить.
Дим-Димыч обнял меня за плечи:
— Шучу. Что тебя интересует?
— Меня? Мне хочется знать, как ты сам себе объясняешь визит Оксаны?
— Ума не приложу. Опоздай Геннадий на две-три минуты, она бы, конечно, все выложила, но он вошел почти следом.
— Странно! Очень странно…
На этом мы и расстались.
18 января 1939 г. (среда)
Телефонный звонок поднял меня с кровати около шести часов утра. Звонила междугородная. Какой-то район вызывал меня к телефону, но какой именно — я не узнал до сих пор. Разговор не состоялся. Просидев у безмолвствующего аппарата с четверть часа, я выругался и лег в постель. Но склеить прерванный сон не удалось. Тогда я надел свой любимый теплый халат, включил настольную лампу и сел за стол.
Надо записать несколько слов о стеснительном поручении, данном мне Фомичевым. На другой день после совещания в парткоме я дозвонился до квартиры Безродного и условился с Оксаной о встрече.
Передо мной была поставлена ясная задача: узнать от Оксаны, что привело ее поздней ночью к Дим-Димычу. Кажется, проще пареной репы: задать вопрос и выслушать ответ. Но так только кажется. Этого-то простого вопроса я сразу задать и не мог. Я стал блуждать вокруг да около, делать большие круги, ставить наводящие вопросы. Но она предпочитала отмалчиваться.
Я рассчитывал застать Оксану в слезах, убитую горем, но мои расчеты не оправдались. Внешне она выглядела обычно, держалась бодро, а что творилось в ее душе, я отгадать не мог.
Короче говоря, я начал издалека и спросил Оксану:
— Ты знаешь, что Геннадий подал заявление в партком и требует привлечения Дмитрия к партийной ответственности?