Иногда разрушенная ферма, окруженная чудом уцелевшим садом, была только кучей камней, обуглившихся балок и черных осколков. Одной из тех затерянных в полах ферм, на пожарища которых он смотрел с опушки, куда приходил посидеть по вечерам. Но это происходило в другом, почти нереальном мире.
Однажды война перестала быть далеким зрелищем. В лесу появились солдаты. У подножия холма грузовики выписывали длинные желтые петли. По полям принялись ползать танки, покрытые глиной и листьями. Иногда они внезапно останавливались, недоверчиво поднимали к небу дула орудий, продвигались вперед, снова останавливались и, вздрогнув на месте, посылали снаряд в невидимую цель. За ними шли другие танки, другие солдаты, другие грузовики.
Сразу после освобождения желание вернуться повело Ромуальда в путь. По мере того как он удалялся от леса, все чаще попадались разрушенные дома и вырубленные сады. С первого взгляда он замечал все, что изменилось за время его отсутствия, пустоту на месте сожженного дома или срубленного дерева. Поля пострадали меньше. Трава на откосах стала высокой, расцветилась дрожащими пыльными маками с черными сердцевинками, взъерошенным когтистым репейником, колокольчиками, разросшимися до середины дороги.
Для храбрости Ромуальд подбивал ногами встречавшиеся на дороге камешки, и занятие это на мгновение избавляло его от страха. Тоска ослабляла свои тиски. Почти успокоившись, он ускорял шаг, стараясь думать только о Жерардине, с которой он расстался почти год назад, когда ушел с товарищами в леса, чтобы укрыться в землянках среди болот и туманов. Еще сейчас, всматриваясь в даль, он не мог не щуриться от яркого света. Он шел не останавливаясь. То дерево, то изгородь, то пересохший водопой, то тропинка извещали о том, что деревня близко. С вершины холма в конце дороги он увидит церковь, вокруг которой в зеленой ложбине клубочком свернулся Орсиваль. Только что на доске, прибитой к столбу, он прочел название деревни, написанное неумелой рукой. Ферма была уже рядом. Хранимая одиноким каштаном, она вынырнет сейчас из-за ограды. Ромуальд ускорил шаг. Почти бегом он поднялся на холм и остановился. Деревни не было.
Вначале он увидел только груду кирпича и обугленных балок. Остолбенев, он открыл рот, но оттуда не вырвалось ни звука. Он сразу оценил размер несчастья. Продвигаясь вдоль обезглавленных стен, он пытался вспомнить расположение выпотрошенных домов, восстановить их облик. Вот здесь высился квадратный дом нотариуса, там стояла мясная лавка Людовика. Сейчас, на дне воронки, она напоминала застывшую мертвую лошадь с четырьмя торчащими вверх подковами. Где же бакалейная лавка мадемуазель Фардье? А скобяная лавка Русселя, которую все в Орсивале называли железной свалкой? Ромуальд произносил имена вслух, чтобы связать их с тем, что осталось от реальной деревни, чтобы вызвать образ этой реальности из небытия, в котором он пребывал. Он не узнавал каменных плит у порогов домов. Сомневался каждый раз, натыкаясь на стол или дверцу от шкафа. Кофейник на плите будто ждал, чтобы чья-то рука сняла его с огня.