Новелла написана реалистически: несколько выразительных сценок в пансионате и сухое заключение о состоянии экономики стран Бенилюкса: «Конец аграрного периода случайно совпал с началом ухудшения конъюнктуры. Экономическая драма началась, однако, уже раньше, с того момента, как экономически сильные государства провели у себя в молниеносном темпе автоматизацию всех ведущих отраслей промышленности…» Писатель прямо и без обиняков связывает состояние умов и сомнительные по гуманизму законопроекты с экономическим кризисом в стране, с безработицей, ростом цен.
Об извращенной обществом природе отношений родителей с детьми говорится и в рассказе Хуго Клауса «Мы вам напишем». Жалкая, усталая, затравленная жизнью старуха уговаривает своего сына помочь ей устроиться на работу. Рассказ построен как диалог, в котором каждая фраза исполнена иного смысла. Ни мать, ни сын не говорят правды, они всеми силами стремятся уйти от преследующей их действительности, но она напоминает им о себе то небрежностью официанта, то неуважительностью тона директора, то неуместностью их одежды. Бедный человек, чьи чувства часто искренней и возвышенней, чем чувства богатых, не может рассчитывать на чудо, сын не имеет возможности обеспечить матери безбедную старость, а мать ничем не может облегчить жизнь своего сына.
«Как только искусство ослабевает от эстетизма, его отсылают к природе, так больного отправляют лечиться на воды», — писал Андре Жид. Литературы Бельгии не только близки к природе, они прослушивают пульс жизни своих городов и заглядывают в лицо современному миру. Любой, взявший в руки эту книгу, убедится в творческой одаренности бельгийских авторов, точности живописания, их искреннем стремлении понять действительность.
Я помню ее, сидящую июньским днем на пороге своего домика: бледную, со слегка вздутым животом. Соседи говорили: «У нее водянка». Вообще она работала в городе, но вот уже несколько недель — раздутая и измученная этим странным недугом — как вернулась в дом к своим родителям.
Я помню ее худой, мертвенно-бледной, с выпирающими костями. Ее длинное, изможденное тело завершалось маленькой смешной головкой, на которую словно была нахлобучена жалкая каштановая шевелюра. Катерина все же умудрилась соорудить из нее что-то вроде прически. Крошечный нос ее почти целиком состоял из огромных впадин черных ноздрей. И тяжелые руки безжизненно свисали вдоль длинных бедер.
Она словно еще больше раздувалась и бледнела, перебираясь от одного стула к другому. «У нее водянка», — повторяли соседи.