— А как директор выглядит? — спросила мать.
— Он тебя примет, не сомневайся.
— Правда? Не сделай он этого, ты бы на него обиделся, а?
Служащий не видел матери месяцами. Она жила в деревушке в Западной Фландрии, где похоронила второго мужа. Вдвоем с пожилой женщиной она арендовала дом. Две вдовушки, бедные, но честные. Пожалуй, слишком бедные, как выяснилось, потому что она вдруг позвонила ему в Брюссель и попросила замолвить за нее словечко перед директором табачной фабрики: она смогла бы там работать на упаковке, или расклейке этикеток, или…
— Ты не похудел, мой мальчик.
— Ты тоже нет.
Они подняли рюмки.
— Что можно здесь поесть? — шепнула она.
— А что бы ты хотела? — громко спросил он и небрежно взглянул на господина, заказывавшего шпроты.
— Я не знаю. Закажи лучше сам. Да я и очки не взяла.
Не разберу, что там написано маленькими буквами. — Она повернула к свету отблескивающее глянцем меню и поднесла к нему указательный палец, как придерживают пташку, готовую вспорхнуть. У нее были такие же, как у него, короткие, будто обкусанные, ногти без лунок. Чем еще он похож? Нос? Тонкий, с загнутым кончиком и высоким вырезом ноздрей? Да, пожалуй. Еще бесцветные, жидкие волосы, еще серые, тусклые глаза, которые неудержимо наполнялись слезами, стоило ему услышать страшную сказку, собаке во дворе завыть погромче или ребенку на телеэкране горько заплакать об умершей матери… Мама, мама, и зачем ты снова здесь? Эти поры на носу, эти…
— Маленькие буквы читать не надо, — проговорил он. — Это английский перевод. Читай большие буквы, их ты поймешь.
— Да я и не знаю, что это за кушанье такое.
— Тебе мясо или рыбу?
— Мясо. Ты же знаешь, я хищница.
— Хочешь, возьмем салат из омаров и венский шницель?
Она энергично кивнула. Затем принялась тереть лоб.
«Послушай, этот ликер ударил мне в голову. Я к нему непривычна. Мадам Жан недели две назад привезла бутылочку „Антверпенского эликсира“, так мы ее за три дня всю осушили, как тебе это нравится, а?» (Глотками заполняешь нутро клейким, желтым, как моча, сиропом, от которого потом шатает из стороны в сторону, и тоска такая, хоть удавись. Мама, мама, как ты сдала!) Она снова закурила. Улыбнулась. Не знала, куда девать локти, осторожно положила маленькие ладони по обе стороны тарелки. Ждала. Мама.
Нужно быть начеку, подумал служащий. Он прижал салфетку ладонью к столу, твердый край стола неприятно давил на фаланги пальцев. Нет, он не звонил, не писал, никак не давал директору знать ни о себе, ни о матери. Он просто не смел бы этого сделать! В его положении он не имел никакого права, ни малейшего шанса тревожить, просить, убеждать директора в подобном деле, так уж тир устроен, его место было среди глухонемых, среди тех, кто исполняет приказы и, если надо, готов пуститься в пляс по первому знаку обожаемого директорского пальца.