До рождения Билли Тед с Джоанной ездили в Форт Лодердейл познакомиться с новым домиком Доры и Гарольда Крамеров в жилом комплексе, с небольшим садиком вокруг бассейна. Пока Гарольд смотрел телевизор, Дора познакомила их с окрестностями и соседями. «Это мой младший сын Тед и его жена», — говорила она. Соседей, расположившихся около бассейна, интересовал, главным образом, круг занятий сыновей; дочерей же и невесток отличали только по их мужьям. Тед продаёт, намекнула она, не упоминая, что он продаёт журнальную площадь под объявления, потому что так и не могла толком разобраться, что это такое. Ей было бы куда легче справляться с объяснениями, если бы он был крупным оптовым торговцем алкогольными напитками, как его брат, о котором мать говорила: «А это мой старший сын Ральф, он крупный оптовик в торговле алкоголем», — или же врачом, как сын Саймонов.
— Так что же ты теперь собираешься делать?
— Разводиться.
— Никогда не слышала ни о чём подобном.
— Это очень современно.
— Как это только могло случиться?
— Тед? — Его отец отвлёкся от хода игры по телевизору, решив наконец, что вопрос достаточно важен для разговора по телефону.
— Как ты там, папа?
— И ты позволил своей жене уйти от тебя?
— Решение было принято недемократическим путём.
— И она оставила малыша? О-о-о!
Теперь ещё и он застонал. Позор, свалившийся на их головы, был просто невыносим. Он никогда раньше не слышал, чтобы отец издавал звуки, свойственные ранее только матери.
— У меня всё в полном порядке.
— В порядке? — вскрикнула мать. — Как всё может быть в порядке, если…
— Мама, послушай…
— Жена убежала от тебя…
— Я уже нанял экономку, потрясающую женщину. Она сама вырастила сына и может заботиться о другом ребёнке.
— Кто она? — быстро спросила мать.
— М-м-м… полька.
— Хорошо. Они умеют работать. Ах, впрочем, какая разница? Это же трагедия, настоящий позор.
— Она очень хороший человек. Она будет приходить каждый день и возьмёт на себя все заботы.
— Какой позор! О, эта женщина! Она сущая бродяжка! Бродяжка!
— Мама, в Джоанне в самом деле оказалось много такого, о чём я и сам не подозревал. Но если она бродяга, — сказал он, стараясь подавить смех, — как её удержать дома?
— Бродяга, — с напором повторила она.
— Шлюха, — решительно вмещался отец.
Он постарался успокоить их, но успеха достичь не удалось. Вешая трубку, он лишь хмыкнул, представляя себе, что они говорят об этой бродяге и шлюхе.
Она называла его Вильям, он же обращался к ней как к миссис Валевска. Тед тоже называл её миссис Валевска, а она его мистер Крамер, и порой Теду казалось, что такая подчёркнутая вежливость свойственна, скорее, почтенным семьям типа Кеннеди, чем их общению, когда она оказывает ему помощь. Она была мягкая рассудительная женщина, достаточно бережно обращающаяся с ребёнком. Для Билли мысль о том, что мама ушла навсегда, продолжала оставаться непредставимой. Реальностью же были детали и подробности его жизни — кто отведёт меня в садик, кто заберёт, кто сделает мне бутерброды, когда я смотрю телевизор, кто приготовит ужин, кто сделает то, что должна делать мама? Это были ощутимые и реальные вещи, и его пугала возможность, что в их жизнь может вторгнуться что-то непредсказуемое. Отсутствие матери отнюдь не означало, что мир вокруг рухнул. Пока его куда больше волновало, дадут ли ему бутерброд с ореховым маслом. Разыскивая по всему дому миссис Валевска, он засыпал её градом вопросов — когда он пойдёт в садик и когда вернётся, кто его будет ждать, когда будем есть, словом, кто и что делает и кто где. Каждый раз, когда приходила миссис Валевска, он снова сталкивался с тем, что никак не мог себе представить — это не мама? Проблема всё ещё ждала ответа. В какой-то мере помогало присутствие миссис Валевска. Через несколько дней Билли уже говорил: — Папа, миссис Валевска говорит, что мне хватит пирожных. Но я же съел только одно. — Как-то утром, когда, ведя Билли в садик, Тед ускорил шаги перед переходом, он услышал предупреждение: — Там сказано «Не идти», папа.