Неприятность, которую я ждал, явилась самым неожиданным образом. Я стал раскладывать на столе юнкоровские заметки и вдруг увидел возле чернильницы записку. На тетрадочном листке, свернутом вроде аптечного порошка, были написаны мое имя, отчество и фамилия — то есть Александр Иванович Нечаев.
На одной стороне тетрадочного листка, который я развернул, темнели клетки кроссворда. Он был перечеркнут красным крестом, а внизу мелким круглым почерком было написано: «Это не считается!!!»
На обороте была записка:
«Дорогой Александр Иванович!
Я приходил два раза, но в редакции никого не было. Не уходите, пожалуйста, никуда, Вы мне очень нужны.
Ваш Олим Турдывалиев».
«Не уходите» было подчеркнуто три раза, а все письмо завершала большая, похожая на амебу, клякса. Я оглянулся по сторонам и сунул записку в карман. Я не переваривал эту странную личность. Меня раздражали и лицо Олима, и походка, и его дурацкая привычка говорить к месту и не к месту — «между прочим».
У Олима была стриженая налысо голова, коротенькая толстая шея и жесткие оттопыренные уши. Ко всему этому надо еще добавить абсолютно круглые глаза и полные губы. На том месте, где у человека обычно растет нос, у Олима была пришлепнута маленькая плоская лепешка.
Олим напоминал мне черный глиняный горшок для каймака с двумя ручками. В жизни такие личности почти не встречаются. Это был типичный дружеский шарж, недоразумение, анекдот.
Работать я уже не мог. Я сидел возле стола и думал про Олима. И вот тихо скрипнула дверь и кто-то остановился на пороге. Я сидел за столом, не подымая глаз от бумаги, но все равно догадался, кто это такой. Я почувствовал Олима тем самым шестым чувством, которому в медицине нет еще точного названия.
Я украдкой повернул голову влево. Черный глиняный горшок с ручками стоял в дверях и делал мне какие-то таинственные знаки рукой.
— Рафик[1] Нечаев, — услышал я, — идите сюда на минутку!
Я склонился над своей папкой и сделал вид, будто ничего не вижу и не слышу. Это было не самое умное, что можно придумать. Такого же мнения был и наш редактор Расул Расулович. Он вынул из машинки перепечатанный лист и сказал:
— Саша, к вам, кажется, кто-то пришел.
Как будто я сам не видел!
Я встал с места и, провожаемый взглядами всех сотрудников, пошел к выходу.
В коридоре я увидел девочку в пестрой бухарской тюбетейке и широком платье без пояска. Она стояла возле окна и держала впереди себя рыжий потертый портфель. Я сразу сообразил, что она пришла вместе с Олимом. Девочка смотрела на меня и улыбалась, как старому знакомому.