— Странно, — сказал он. — Обещал быть тут и нет…
Вскоре из соседнего двора пришла какая-то девочка с книжкой в руках.
— Здравствуйте, — сказала девочка. — Это лает Шамол[14]. Его привязали для злости.
— Очень приятно, — ответил Курманалиев. — Там больше никого нет?
— Больше никого. Только квочка. У нее цыплята. Квочка сердитая. Она клюнула меня в палец. Посмотрите.
Мы все по очереди осмотрели палец, который клюнула злая птица-квочка.
— Не волнуйся, — сказал Курманалиев. — Заживет. Гулям где?
— Гулям ушел. Я знаю, кто вы такие. Хотите, провожу в колхоз? Там живет дед Гуляма. Я там была.
— Не заблудишься?
— Нет, не заблужусь. Я только Гуляма боюсь. Он оторвет мне уши. Он сейчас придет.
Узнав, что еще не все потеряно, мы воспрянули духом. Повеселел и Курманалиев. Он спросил девочку, почему Гулям пугает ее «ушами» и почему у него такое феодально-байское отношение к женщинам? Девочка точного ответа не дала. Видимо, она слабо разбиралась в сущности сословных пережитков. Она укоризненно посмотрела на Курманалиева и сказала:
— Вы, рафик, так не говорите. Брат ушел за товарищами. Вместе идти веселее. Правда?
Мы не стали возражать девочке. Она была права. Мы сели на длинное сухое бревно, которое лежало возле дувала, и стали ждать.
Скоро пришел Гулям и с ним мальчишки. Они сразу перезнакомились с нашими, расхватали тюки и рюкзаки. Они тоже хотели пройтись по дорогам с полной выкладкой. Мы не возражали. Почему не доставить людям удовольствие.
Гулям поправил лямку моего рюкзака, встряхнул, чтобы лучше легло на спине, и сказал:
— Сначала пойдем так, а потом так. Айдате. Я тут все знаю.
Дорога в кишлак, по которой повел нас Гулям, оказалась далекой и трудной. Сначала мы шли по унылым, растрескавшимся на куски солончакам, потом долго огибали какую-то гору, потом вошли в чахлую, просвеченную насквозь солнцем фисташковую рощу.
Захромал Алибекниязходжа-заде. Первым заметил это Игнат. Он относился к Подсолнуху строго и нежно, как относятся в хороших семьях старшие дети к малышам. Алибекниязходжа-заде покрикивал на сибиряка, обещал дать ему по затылку. Игнат строго и спокойно смотрел на него и шевелил бровями.
Игнат усадил Подсолнуха под дерево, которое росло возле тропы, и сказал:
— Снимай ботинок. Живо!
Алибекниязходжа-заде начал распутывать узел. Черный, связанный во многих местах шнурок затягивался еще больше. Тогда Подсолнух взял пятку двумя руками и, покраснев весь от натуги, понес ее к зубам. Еще чуть-чуть, еще капельку — и все было бы в порядке. Но тут нога вырвалась из рук Подсолнуха и шлепнулась о землю. Подсолнух застонал.