Родина живет в сердце человека всегда. По вечерам, прислушиваясь к лаю овчарок за стеной, пленные рассказывали о себе и своей жизни. Давлятов рассказывал своему побратиму о Таджикистане. Вместе с его рассказами в барак входили цветущие сады, белые, будто навсегда застывшие в горах, водопады и бегущие вдоль дорог красные маки. Давлятов рассказывал Луневу о маленькой коробочке, в которой он хранил заветные хлопковые семена. Под хрупкой черной кожицей жили ростки. Они ждали Давлятова с войны.
Лунев лежал на скрипучих, пропахших карболкой нарах, слушал и думал о далекой незнакомой стране и своем друге. Однажды Давлятов заболел. Лунев не смыкая глаз сидел возле него всю ночь, менял мокрые тряпки на лбу. Под утро жар спал. Лунев прилег рядом с Давлятовым на сырой черной соломе. В бараке было тихо. В окно, окрашивая все в сумрачный тюремный цвет, вливалось раннее утро.
— Ты спишь, Ашур? — тихо спросил Лунев.
— Нет, Сережа, думаю…
— Я тоже думаю, Ашур… — помолчал и тихо, стыдясь своих слов, прошептал: — Если бы мне сказали: «Лунев, выбирай, кому из вас жить — тебе или Давлятову?» — знаешь, кого бы я выбрал?
Давлятов нашел и крепко пожал руку друга.
— Знаю, — сказал он. — Ты — дурак…
— Я серьезно, Ашур! Ты нужнее людям. Тебе нельзя умирать.
— У всех на земле осталось много неоконченных дел, — сказал Давлятов. — Умирать нам нечего. Мы убежим отсюда, Сергей.
Пленные в самом деле готовили побег. Они раздобыли ножницы, чтобы резать колючую проволоку, и припасли несколько железных костылей для защиты. Побег откладывали с одной ночи на другую. Как назло, светила полная луна, и в поле, где стоял барак, была видна каждая травинка.
А между тем каждый день фашисты уводили из барака по одному-два человека. Фрицы уводили коммунистов и командиров. Кто-то выдавал их имена. Пленные выследили негодяя. Утром конвойные нашли его мертвым возле бадьи с помоями. Но на фашистов это не произвело большого впечатления. Они выудили у предателя все, что им требовалось. Теперь он был им не нужен. Каждый вечер, так же, как и раньше, ровно в девять часов гремел засов и в барак входили автоматчики. Трое становились с левой стороны, а трое — с правой. Офицер в пенсне подносил к близоруким глазам список и, картавя, громко называл номер пленного. Если жертва, которую выкликали, не выходила, пленных сгоняли с нар и выстраивали в проходе. Офицер в пенсне шел по длинному узкому коридору и лично проверял номера, которые наколол каждому рыжий Фриц.
А луна светила сильней и сильней, заливала все вокруг белым неподвижным светом. Каждый вечер, когда время приближалось к девяти, в бараке все смолкало. Люди смотрели на дверь и ждали. И вот снова забренчал железный засов, в барак вошли автоматчики. Трое — справа, трое — слева. Офицер в пенсне поднес к глазам список и отрывисто, как ворона с дерева, крикнул: