Лаврентий все-таки его проводил.
Они прошли длинным коридором-галереей, свернули налево и через черный ход вышли к основанию древней Сенатской башни, где на небольшом газончике радостно зеленела еще покрытая утренней росой трава и желтели яркие одуванчики.
Газончик выглядел тщательно прибранным, однако Ворчаков, рассмотрев характерные щербины на кирпичах кремлевской стены, понял, что его привели сюда далеко не первого.
На скамеечке неподалеку скучали несколько офицеров-ветеранов в черных дроздовских мундирах. Похоже, из тех, кто воевал в далекую, но все еще не забытую в народе Гражданскую. Расстрельная команда, видимо, не случайно набранная из числа ветеранов, которым мятежный генерал мог безоговорочно доверять.
Никита остановился.
– Что желаете напоследок, Никита Владимирович? – участливо поинтересовался у него бывший секретарь-делопроизводитель, на проверку оказавшийся легендарным разведчиком. – Могу предложить глоток коньяку и папиросу. Или, если хотите, – можете помолиться…
Ворчаков посмотрел на поднимавшееся над зубчатыми кремлевскими стенами солнце и решил, что сегодня будет жара.
– Я пожалуй помолюсь…
Берия деликатно отвернулся.
Макаров кивнул, и Никита, неспешно передвигая ногами, поплелся к стене, где не спеша опустился на колени.
Молиться он, разумеется, не собирался.
Молиться имеет смысл только когда веришь. Без этого молитва – пустое сотрясение воздуха.
Ему просто захотелось напоследок побыть одному и подумать: в том, что никто из присутствующих не станет торопить молящегося перед смертью человека, он не сомневался.
А значит – можно додумать одну интересную мысль.
И он ее – додумал.
И даже догадался, как может донести ее палачам, что должен им сказать, чтобы все само собой разрешилось, и уже фактически открыл закрытые на время ложной молитвы глаза, когда тяжелая пуля, выпущенная из надежного самозарядного «Люгера» модели восьмого года, который предпочитал всем другим видам стрелкового оружия старый контрразведчик Макаров, войдя в затылок, вышибла ему мозги.
И все, что он сумел сделать, – встретить радостной улыбкой метнувшуюся ему в лицо землю, покрытую нежной зеленой травой с яркими желтыми пятнами еще не облетевших одуванчиков.
После чего пару раз выгнулся в судороге и затих.
Берия вздохнул, и, снова сняв очки, принялся шлифовать их и без того безупречную чистоту очередной бархоткой из плоской американской коробочки.
– Ну, – вздыхает, – и зачем ты это сделал, Паша?
Макаров усмехнулся.
Осторожно, стараясь не испачкаться, перевернул убитого, достал у него из внутреннего кармана пиджака коробку «Дюшеса», а из бокового – спички и с явным наслаждением задымил.