Но было тут кое-что такое, чего постичь я была не в силах. Не этой католической вере учили меня на уроках Закона Божьего. Не таким видела я и представляла себе спутника моей жизни.
«Спутник моей жизни… какое странное словосочетание», – подумала я и сама удивилась моим мыслям.
Река и грот породили в моей душе страх и ревность. Страх – потому что это было ново для меня, а новое всегда пугает. Ревность – потому что я постепенно стала постигать: любовь – больше, чем мне представлялось, любовь вторгается в такие пределы, шествует по таким краям, куда никогда не ступала моя нога.
«Прости меня, Пресвятая Дева, – сказала я. – Прости за то, что я, такая жалкая, ничтожная и убогая, осмеливаюсь требовать, чтобы этот человек любил меня одну». А что, если истинное его призвание – удалиться от мира, затвориться в семинарии и вести беседы с ангелами?
Сколько времени сможет он сопротивляться своему истинному влечению, сколько времени пройдет, прежде чем он оставит дом, чтение и музыку? И если даже он никогда не вернется в семинарию, какую цену придется мне уплатить за то, чтобы не подпускать его к осуществлению его подлинной мечты?
Казалось, все вокруг предельно сосредоточены на том, что делают, – все, кроме меня. Я не свожу с него глаз, а он говорит на языке ангелов.
Страх и ревность были вытеснены одиночеством. Ангелы нашли себе собеседника, а я стояла одна.
Не знаю, что побудило меня попытаться заговорить на этом странном языке. Быть может, острейшая необходимость встретиться с ним, встретиться и рассказать о том, что ощущаю. Быть может, я нуждалась в том, чтобы моя душа вела беседу со мной – сердце мое было переполнено сомнениями, и мне были нужны ответы.
Но я не знала толком, что делать, – росло и крепло сознание того, как я нелепа. Но рядом со мной, вокруг меня стояли люди – мужчины и женщины, старики и молодые, духовные лица и миряне, монахини и студенты. Их близость придала мне сил, и я попросила Святого Духа даровать мне сил для преодоления препоны страха.
«Попробуй, – сказала я себе. – Достаточно открыть рот и набраться храбрости для того, чтобы произнести слова, которых не понимаешь. Попробуй».
И я решила попытаться. Но прежде попросила, чтобы эта ночь, сменившая такой бесконечно-длинный День, что я толком и не помнила, когда же он начался, стала для меня ночью богоявления.
И Бог, казалось, внял моей молитве. И слова стали выговариваться легче, и постепенно они теряли черты человеческого языка. Стыд уже не так терзал меня, а уверенности в себе прибыло, и язык сделался послушен и поворотлив. Я по-прежнему не понимала ничего из произносимого мной, но моей душе эти странные слова были внятны.