— Где вы выступали? Почему я вас не заметил? — спросил он девушку.
— Мы люди неприметные, играли потихоньку, — ответила она, так и не взглянув на него.
— Про себя?
— Да уж не про вас.
— Варька! — укоризненно пробасил мужчина, прижимая виолончельный смычок к стенке футляра бархатной защелкой. — Чего ты задираешься?
— Ничего, мне даже нравится, — поспешил на защиту Стемнин. — Задеритесь еще разок, пожалуйста.
Ответа не последовало. Гордая. Красивые руки. Тонкие, но не мученические. Такими руками не моют посуду, не чистят морковь или свеклу, не вытирают детские носы. Такими руками поправляют прядь волос, держат тонкую серебряную вилку, переворачивают страницу в томике Николая Гумилева. И водят смычком по струнам. Светло штормящие кудри. Теплый профиль, удивительно чистый лоб.
— Мы играли в кабинете у вашего генерального, — объяснил виолончелист. — Не знаю, для чего им это надо, если честно… «Виртуозы», «Браво», итальянец, чего еще, казалось бы…
— Послушайте, Варвара, не знаю вашего отчества…
— Можно без отчества.
— Я ведь работаю тут, веду кое-какие проекты…
Наконец она посмотрела ему в глаза.
— Вдруг когда-нибудь понадобится музыкальное сопровождение… Камерное… Лирическая ситуация, беседка, вуаль на шляпке.
— И что?
— И тут раздаются чарующие звуки. Франк, Гайдн, что-нибудь джазовое. — Стемнин внимательно следил за скрипачкой.
— Возьмите Димин телефон.
Она не откликнулась на цитату. Неожиданно на выручку пришел пестробородый.
— Варь, ты концертмейстер, пусть с тобой человек и договаривается.
— Ну хорошо, дайте вашу визитку. — Она протянула свою руку-шедевр.
— Что вы, я сам… Можете даже не давать телефона. Напишите здесь ваш почтовый адрес.
— Вот так сразу?
— Имейл, господи, ну что вы, честное слово.
Пока она писала в блокноте свой адрес, Стемнин увидел примерно в сантиметре от поверхности бумаги, как кто-то завязывает в чернильный узелок две фатальные тонкие линии.
Дверь снова открылась. Молча вошли две девушки. Обе красавицы, обе в таких же скользко-обволакивающих платьях, как у Варвары. Наверное, это был главный козырь их квартета: все музыканты красивые. Шуберта да Бетховена наяривать каждый горазд. А ты попробуй так наярь, чтобы и глухой получил удовольствие.
Одна из вошедших была очень высокая, с тонкими бровями и бледными глазами, другая, наоборот, маленькая, точеная: короткая русая коса, чуть раскосые скулы… Маленькая была в ярости. Нет, она не хмурилась, не сверкала очами, не скалила зубы. Она улыбалась — но так, словно была под напряжением в триста восемьдесят вольт — вокруг нее потрескивали искры.