Габиба не успокоилась, но умолкла. Мехмет, не замечая ее тревоги, приступил к домашнему устройству своего новоселья. Нельзя было развести огонь в пещере, не имевшей отдушины для дыма. Бей пытался заменить тепло камина, разостлав меха на диване этой странной гостиной. Потом он отправился в другое отделение подземелья за съестными припасами. Он положил перед Габибой один из употребляемых на Востоке хлебов, печеных без дрожжей, которые напоминают опресноки древних, и которые долгое время не окисают и не черствеют. Блюдо меда и кружка воды из родника пещеры дополнили ужин. Но Габиба, встревоженная и усталая, даже не притронулась к этой пище и, утомленная, забылась вскоре глубоким сном. Тогда Мехмет отправился осмотреть пещеру и удостоверясь, что они совершенно одни, лег на ковер при самом входе в комнату.
Между тем как Мехмет и его подруга наслаждались свободой и отдыхом, солдаты, разбуженные поднятой часовыми запоздалой тревогой, бродили по лесу, отыскивая следы бежавших пленников. Офицер грозил своей команде и сам приходил в отчаяние. Наконец пришлось покориться судьбе; бесполезно было гоняться за беглецами в лесу, в котором солдаты и сами могли заблудиться. Один из солдат был послан с печальной вестью к каймакану, отрядившему конвой бея. Каймакан невольно подскочил от удивления, известясь о таком важном событии. Он уже отправил нарочного в Константинополь, чтобы донести о пленении курдского вождя. При своем донесении приложил он частное письмо, в котором ходатайствовал о награждении его орденом, украшенным настоящими алмазами. Донести, вслед за этим о бегстве пленника, было бы лишить себя всякой надежды на повышение и награды. Рассудительный каймакан решился, прежде чем пошлет донесение о случившемся несчастье, принять всевозможные меры к отысканию бежавших, и выслал новый отряд войск, как для того чтобы окружить кордоном лес, в котором случился побег, так и для поисков в окрестностях.
Первою мыслью Мехмета после легкого и непродолжительного сна было удостовериться, отдыхает ли Габиба. Все было тихо, и Мехмет сначала мог думать, что она уснула; но когда он поднес факел к ее лицу, он увидел, что ошибся. Габиба лежала усталая, намученная. Болезненная бледность покрывала ее лицо. Глаза ее были полуоткрыты, как бывает во время тяжкого бреда, отнимающего у больного сознание того, что около него делается.
— Габиба, — прошептал испуганный Мехмет: — взгляни на меня, отвечай! Ты страдаешь?
Габиба открыла с усилием усталые глаза, взглянула с удивлением на Мехмета, и спросила чуть слышным голосом: «Где мы?»