До тих пор Мехмет слушал не перебивая; от последних слов он вздрогнул и пристально посмотрел на Габибу.
— Мои слова удивляют тебя, — продолжала она, тихо качая головой: — но ведь я христианка, и воспитана, как все девушки моей веры и моего происхождения. Для христианки связь с мужчиной — проступок перед людьми и грех перед Богом, когда она заключена без согласия родительского. Ты скажешь, что на мне женился; но этот брак, заключенный с мусульманином, и неосвященный служителем нашей церкви, не существует в моих глазах и в глазах моего отца…
После этого признания Габиба поспешила окончить свой рассказ. Мехмет узнал все и в особенности был поражен тем, что открыла ему Габиба о кознях черкешенки Каджи, о своих стараниях им противодействовать, о своем разговоре с франкской дамой. «Ты видишь, — прибавила она, — что я здесь по собственной воле. Я могла бы, открыв имя и звание своего отца, стать под защиту солдат…»
Габиба не могла продолжать, рыдания прерывали ее голос. «Ничего еще не потеряно, — грустно сказал Мехмет. — Я не вполне понимаю всего, что ты мне сказала. Одно только ясно для меня: ты меня считаешь недостойным своей привязанности, и это мучит твою совесть. Если бы я мог тем заслужить твою любовь, я бы охотно пожертвовал своей жизнью. Но к чему это? Я не понимаю твоих упреков; не знаю, что делать, чтобы их более не заслуживать. Остается мне одно средство поправить сколько-нибудь дело — возвратить тебе свободу, о которой ты так вздыхаешь. Я проведу тебя в часть леса, близкую от той, где стоят солдаты; тебе легко будет дойти до них. Ты им откроешь свое имя и попросишь их отвезти тебя в Константинополь, где ты будешь под покровительством вашего посланника. Что ж, Габиба? Хоть теперь, когда желания твои исполняются, перестань печалиться и взгляни на меня весело. Это будет мне наградой и утешением».
— Как можно, Мехмет! — возразила она, почти испуганная успехом своей речи: — если я покажусь солдатам, они нападут на твой след, и ты погибнешь. Нет, нет, такова уж моя судьба. Я добровольно пристала к тебе, и с тобой не расстанусь.
— О, я это знал! — воскликнул Мехмет. — Ты моя милая, моя дорогая Габиба!
И Мехмет принялся утешать свою красавицу.
— Прости меня, — говорил он, — если я тебя оскорбляю: это от моей неосторожности. Оставайся со мной, пока сама хочешь, больше ничего не прошу. Улыбнись только вполовину, и я буду счастлив.
Нельзя было отказать ему в такой крайней просьбе. Габиба улыбнулась, и этот разговор оставил Габибу столько же тронутой нежностью бея, как бей был огорчен ее холодностью.