— Это в тебе белая кровь играет, — поддразнил юношу Таводи. — Из-за нее ты чудишь!
Парень уселся на камень и ухмыльнулся деду. Он чувствовал, как разжимаются цепкие объятия холода и тепло солнечного осеннего дня приводит его в отличное настроение.
— Я сказал же, что в один прекрасный день перейду на тот берег с закрытыми глазами. Дедушка, ты бы хоть чуточку верил в меня, что ли!
Старик запрокинул голову и снова расхохотался. Затем уселся на траву под деревом и стал наблюдать за легкими грациозными движениями внука, который принялся одеваться. Тело юноши было хорошо развитым, и Таводи знал, что он, когда захочет, может двигаться по-волчьи. Имя парню дали вполне подходящее. Но главное — развивается ли так же хорошо и его дух?
— Тебе известно, как маленький водяной паучок впервые принес людям огонь? — спросил он юношу.
Тот взглянул на деда. Эту историю он слышал множество раз, но подумал о том, что Таводи, видимо, неспроста об этом спросил.
— Да, — ответил он.
— А легенду об Атага’хи — волшебном озере?
Дэйн подошел и сел рядом с дедом.
— Да.
— А рассказ о Цали и Дороге, На Которой Они Плакали?
— Да. — Он внимательно наблюдал за глазами Таводи.
— А, — продолжал старик медленно, — историю о Старлайт из племени аниюнвийя, которая полюбила чужака, который оставил ее одну с ребенком?
НАКОНЕЦ-ТО.
— Не всю, дедушка. Есть несколько вещей, о которых Старлайт мне ничего не говорила.
— Тогда это сделаю я, — сказал старик, и парень взглянул ему в глаза.
— Пожалуйста, — прошептал он.
— Ты вырос и получил имя. Поэтому — слушай.
Юноша лег на спину в траву. Он чувствовал, как в шее колотится, пульсирует жилка. За ним шипела река и, взглянув наверх, он увидел просачивающийся сквозь листву солнечный свет.
— С самого начала я называл ее Старлайт, — начал Таводи.
— За глаза, отражавшие свет. В них невозможно заглянуть, и непонятно, о чем она думает. Она была высока и стройна, изящна, как ива. Она могла скакать на лошади, стрелять из ружья, а когда она шла через поле с развевающейся по ветру темной гривой волос, то всегда напоминала мне ее мать — отраду для глаза.
— Сильная воля и потребность в дисциплине не позволяли ей расслабляться, но стоило мне переступить невидимую черту и задеть ее гордость, она становилась похожей на раненое животное. Как и остальные отцы, я все время думал о том, как вести себя с гордой и искрометной дочерью. Старался изо всех сил… Раньше обычаи аниюнвийя держали бы ее в узде, но то было раньше… Я же делал все, что мог.
Он замолчал и посмотрел куда-то вдаль. Голос его смягчился. Юноша увидел глубокие борозды, которые прочертило на лице Таводи время, и вдруг вспомнил, что не знает, сколько лет его дедушке.