И это — наивысшая точка мирового духа во всей истории человеческой, в этом я уверен…
Но уже там, на высоте, начинается спад.
Неощутимый вначале, как солнце, зависшее в зените, кажется навечно. А спад все сильнее, и уже начинает действовать сила, влекущая вспять. Ее, эту силу, всегда отличал Аарон, говорил о ней и с печальной мудростью глядел, как я при этом впадаю в глупую ярость.
То, что она глупа, понял я слишком поздно, когда окончательно ощутил, что Он снял свою тяжесть с моих плеч. И ощутил я непривычную легкость собственного существования, подобную легкости этого уже никому не нужного дичка.
И тут внезапно Он явился вновь, во всей своей силе.
И ощутил я такой прилив молодости, радости, надежды!
И Он сказал:
— Взойди на гору Нево, которая в земле Моава, напротив Иерихона, и посмотри на землю Ханаанскую, которую даю во владение сынам Израиля, и умри на горе…
— Почему? Неужели есть нечто выше Творца вселенной?
— Пути Мои неисповедимы, как ты точно сумел начертать в Книге. Вспомни дождь, не долетавший до земли в то утро, когда ты увидел куст терновника и Я впервые впрямую обратился к тебе. Подобно этому дождю, пути Мои не нисходят к миру суетности и тлена, который, только еще пуская корни, уже несет в них гниль обреченности.
Замысел создать существо с челом века в самом своем зародыше неосуществим.
Была надежда.
Лишь душа в ощущении одиночества, раскаяния и скорби возвышается до горького вкуса вечности.
Тебе дано было лишь коснуться этого кончиком языка.
Ты был лицом к Лицу. До тебя этого не было, и после тебя никогда не будет. И мелкий по сути своей род человеческий все это объявит последней глупостью, даже и не подозревая, что произносит это над пропастью собственного исчезновения.
Вечность для человека — невозможность, для Бога — неотвратимость.
Несовместимость, вытекающая из этих двух основ, — абсолютна и непостижима. Жестокость этой непостижимости такова, что вопросы «Почему? За что?» оказываются пустым сотрясением воздуха, хотя, памятуя, что ты все же человек, Я назвал тебе ряд причин ваших с Аароном прегрешений. Прощай.
Впервые в Голосе не было ни капли милосердия.
И все же за холодной и сухой точностью определений, подобно слабеющему эху, ощущалась боль отныне уже воистину абсолютного Его одиночества.