Аарон хоронит потерянное поколение. Пропадает у холмиков, вдыхая бальзамический запах мирта в оазисах. И отправляется народ из Кадеш-Барнеа к горе Ор, где Им назначено Аарону умереть, и он уже настолько там, что с едва сдерживаемым нетерпением идет на гору Ор, поистине мерцающую для него горой света, даже как-то улыбаясь, и сопровождающим его, плачущим исподтишка, это кажется улыбкой помешанного. Снимает Моисей с него одежды первосвященника и облекает ими Элиезера, сына Аарона.
И оплакивают умершего тридцать дней сыны Израиля. И странно думать Моисею о брате в прошедшем времени, вспоминать, как вулканический взрыв свободы среди болот и низин земли Гошен своим валом залил скепсис Аарона и он подавлял в себе это чувство до последнего своего часа, с плохо скрываемой печалью следя за кажущейся ему слегка примитивной активностью Моисея. Метафизические тонкости, эти подводные камни скепсиса, Аарон хранил в душе, по честности своей не желая их прятать за пазухой.
Кто он, Аарон? Незаурядная личность, попавшая не в свое время, или, наоборот, залог истинности своего времени? Откуда в нем эти тайные ростки высшего презрения к земному? Он не открывал своей души не потому, что боялся побивания камнями или думал, что не настало время, — просто принимал это свое понимание как нечто само собой разумеющееся. Но сила его личности вызывала в окружающих некую ауру тоски, переходящей в приступы буйства. И теперь, после его смерти, все более ощущается, что он становится идолом и совестью потерянного поколения.
Аарон любил рассказывать об индийских аскетах, этих почти мертвецах, внутренне отрешившихся от всего земного и слившихся с их богом без любви к нему. Перейдя определенную черту, они уже не могут вернуться обратно в нормальный мир, хотя внешне, как все, едят и пьют, только глаза — отверстия — провалы в иной, мертвый мир. Мы, говорил Аарон, привыкшие в течение многих поколений твердо ходить по земле, просто забыли о толчках внутреннего огня, вулканических извержениях человеческого духа. По мнению Аарона, Моисей и есть такой вулкан, изнутри к Богу, как те аскеты — вулканы вовнутрь.
И пришел Аарон к Моисею во сне и сказал: расставание наше временное, а не пространственное. Просто твое время для меня остановилось, мое же превратилось в вечность. Потому мы и разновременны. Но, говоря это, Аарон был печален, как никогда, ибо никто не угрожал ему, никто не заставлял его это говорить, даже Он, — ведь угроза — дело живое, значит, несет в себе надежду.
Аарон же был по ту сторону надежды.