А в городе, между прочим, уже передавали эту историю как злой и неприличный анекдот. Мол, совершал свой привычный ночной вояж этот козел Сенькин, все запугивал людей, чтоб не писали против него заявлений, а его мужики поймали, связали, сняли портки да выпороли ремнем — как родители наказывают слишком непослушных детей. Только не смог перетерпеть унижения и боли майор, слабаком оказался — обгадился весь с ног до головы, даже оружие свое табельное «унизил». А происходило это действо прямо возле опорного пункта милиции, на лавочке. Почти под окнами его собственного кабинета. Интересно, чем занимался в тот час дежурный и почему ничего не слышал? А может, тихо радовался, когда пороли участкового? Там же, возле опорного пункта, и нашла майора со спущенными, изгаженными портками рано утром, придя на работу, Люська, сотрудница его. Она ахнула, увидев, в каком состоянии пребывает ее драгоценный начальник, притащила поливочный шланг, подключила к крану и долго обмывала майора, прежде чем решилась подойти ближе и развязать ему руки-ноги и вынуть кляп изо рта. Такой вот срам и стыдоба. Другой бы руки на себя наложил от позора, со службы ушел, из города уехал, а этому, видать, никакой стыд глаза не выест. Он собственноручно отмыл под краном табельное оружие и заявил, что обязательно найдет своих обидчиков и сурово накажет. И принялся звонить в управление — жаловаться на свои физические и моральные страдания. Ему бы заткнуться, лишний раз на люди не показываться, а этот ходил гоголем, будто наградили его, — совсем конченый человек. Плохо, значит, выпороли. И даже в народе поговаривали о необходимости повторной экзекуции. А что, раз уже нашлись в районе смельчаки, отчего ж бы и другим не попробовать?..
Затырин, как стало известно, примчался в опорный пункт, устроил поголовный разнос, потом всех допросил, а после заперся с Люськой в одном из кабинетов и добрых полтора часа «снимал с нее показания». А когда вышел, потный и красный от продолжительных и тяжких трудов своих, высказал Сенькину свое твердое мнение, что дело о нападении на должностное лицо при исполнении, скорей всего, возбуждено не будет. Негативная огласка на данном этапе может сильно повредить общей ситуации в городе. Ну а если уж майор узнает тех, кто напал на него, он может сам же и принять соответствующие меры. И с тем гордо уехал.
Ввиду столь важных событий Затырин посчитал, что московский прокурор не будет иметь к нему претензий за невольное опоздание, ведь ему же приходится прямо на ходу принимать ответственные решения. В суть этих «решений» подполковник не вдавался, а Турецкий и не спрашивал, поскольку более чем кто-либо другой был в курсе дела. Он и выслушал от Павла Петровича довольно подробно изложенную им единственную версию ночного происшествия. Но ожидаемого сочувствия к пострадавшему не проявил. Напротив, Турецкий высказал мысль о том, что случай этот, конечно, по-своему показательный и вряд ли стоило бы держать на посту участкового оперуполномоченного в большом районе человека, к которому народ испытывает не уважение, а исключительно презрение и даже ненависть, выливающуюся в такие вот неожиданные и некрасивые формы. Однако это было личное мнение самого Александра Борисовича, и настаивать он на нем вовсе не собирался.