— Как я могла выводить из себя лошадь? — обиделась Эванджелина.
— Не знаю, но ты хорошо умеешь это делать, так что я нисколько не удивился бы.
— Если бы дело было в этом, то твой конь постарался бы сбросить тебя.
— Он не сможет, я слишком хороший наездник. Ведь это так, не правда ли? — Лахлан нагнул голову и заглянул ей в лицо. — У тебя нет опыта, и ты боишься, — мягко сказал он.
— Я не боюсь! — излишне горячо возразила Эванджелина и, постаравшись успокоиться, продолжила: — Прежде всего, у меня никогда не было повода ездить верхом, и я предпочла бы транспортировать себя на Крайний Север.
В этот момент Аврора со свистом пронеслась мимо, исполняя серию замысловатых маневров, от которых у Эванджелины забурлило в животе, а мысль вернуться на Боуэна, даже если приклеиться к коню, показалась ей малопривлекательной. Она подняла руку, намереваясь сделать то, о чем говорила.
— Нет, ты этого не сделаешь. — Лахлан сжал ее пальцы. — Ты не будешь поступать по-своему.
— Я не вернусь на Боуэна.
— Конечно, нет. Для всех нас будет спокойнее, если ты поскачешь со мной.
У Эванджелины возникло искушение отказаться, но она понимала, что должна тщательно выбирать сражения. В конце концов, он король, и она должна была признать, что уверенность и властность, с которыми он управлял конем, успокоили ее звенящие нервы и неприятные ощущения в желудке. Эванджелина застонала, не зная, что более опасно — оставаться с Лахланом или вернуться на Боуэна.
В это время Авроре пришло в голову галопом поскакать рядом с ними, а потом, с проказливой улыбкой помахав им рукой, она направила Боуэна в выворачивающее внутренности пикирование, и Эванджелина не смогла сдержать испуганный крик.
— Не беспокойся, она просто хвастается.
Теплое дыхание Лахлана коснулось ее щеки.
О небеса! Лихорадочный жар охватил Эванджелину, и она решила, что встреча лицом к лицу с Магнусом и сотней его воинов менее опасна.
Безопасность. Он что, думал, что держать в объятиях черноволосое искушение безопасно? Изо всех глупостей, которые когда-либо слетали с губ Лахлана, эта, несомненно, была величайшей. После того как его тело так отреагировало на появление Эванджелины, одетой в штаны, обтягивающие соблазнительные бедра, и в рубашку, слегка прикрывающую пышную зрелую грудь, можно было полагать, что он дважды подумает, прежде чем сделать такое заявление. Но нет, потребность оберегать ее оказалась сильнее его инстинкта самосохранения — и об этом позаботился ее отец.
Полные безумия и злобы глаза негодяя, говорившего о своей дочери, напомнили Лахлану взгляд Александра в ту ночь, когда тот пытался его убить. Глаза Морфессы, в которых светилась неприкрытая кровожадность, когда он умолял Лахлана сделать то, что должно быть сделано, чтобы избавить Королевства Фэй от ее зла, разожгли в Лахлане такую слепящую ярость, что он сам удивлялся, как не убил мерзавца прямо на месте. Лишь через несколько секунд он сумел взять себя в руки и снова смог говорить. И тогда Лахлан предупредил Морфессу, что его дочь находится под защитой короля, и если в дальнейшем ей будут поступать какие-либо угрозы, то он, Лахлан, будет рассматривать их как угрозу его короне.