— Что именно, сэр?
Только сейчас я заметил, что офицер смертельно пьян. Лишь врожденная утонченность его манер не позволила мне заметить этого с самого начала.
— Капитан. Проклятый капитан, — пробормотал он и уронил голову на стол.
Стакан полетел на пол и разбился. Я попытался поднять Девереля, но не сумел и кликнул стюарда, как более привычного к такого рода вещам. По трапу наконец-то застучали шаги — зрители возвращались с представления. Я выскочил из салона и смешался с толпой. Мимо меня проскочила мисс Грэнхем. Мистер Преттимен что-то вешал, придерживая ее за плечо. Стоксы соглашались с Пайками в том, что шутка зашла слишком далеко. Тут же была мисс Зенобия — сияющая, окруженная офицерами, словно бы никуда и не отлучалась.
— Правда же, очень весело, мистер Тальбот? — окликнула она меня.
— Никогда в жизни так не веселился, мисс Брокльбанк, — согласился я и вошел в каюту.
Там, казалось, до сих пор витал аромат женских духов. Честно признаться, хотя раздражение еще властвовало надо мной, когда я сел и принялся за эту запись — оно начало уступать место печали. Боже милосердный! Неужели Аристотель прав в своих взглядах на мужчин и женщин так же, как прав он в отношении социального устройства? Надо как-то отвлечься, потому что мысль о том, каким скотским способом появляется на свет племя людское, очень меня удручает.
Сейчас все та же ночь и я постепенно прихожу в себя, переставая видеть все в черном свете. Смешно, но я гораздо больше боюсь, что Виллер обо всем догадается и расскажет приятелям, чем переживаю о нравственной стороне происшедшего. Во-первых, я так и не смог придать подставке для таза прежнюю форму, во-вторых, проклятые духи до сих пор не выветрились. Черт бы побрал бестолковую девицу! Оглядываясь назад, я понимаю, что всю жизнь буду помнить не столько лихорадочный и излишне быстрый миг наслаждения, сколько неожиданную встречу со Сценой, на которую Зенобия словно бы выпархивала всякий раз, когда ее чувства были обострены, или, скорее, подчеркнуты. Разве может актриса не подчеркивать своих чувств? И разве не возблагодарит она ситуацию, в которой они обнажены более обычного? И не именуется ли таковое поведение театральным? Во времена моего скромного знакомства с любительскими постановками в университете наставники показали нам несколько приемов, можно сказать, приоткрыли профессиональные тайны. Так вот, после моей реплики: «Обнаружатся — тогда и будем думать!» — Зенобия, сидевшая вполоборота, отвернулась совсем и подалась прочь, не сомневаюсь, что и отскочила бы, позволь ей это размеры каюты — то есть проделала движение, которое, как нам объясняли, называется правильным уходом со сцены. Поняв это, я захохотал и почти пришел в себя. Как сказал бы капитан — из одного священника на корабле один точно лишний, а театр прекрасно уравновешивает избыточный морализм. Недаром господин преподобный и мисс Брокльбанк дали нам во время службы такое дивное представление. В тот же миг мне в голову пришел сюжет, достойный самого Шекспира. Колли нашел Зенобию привлекательной, она продемонстрировала готовность пасть на колени перед мужчиной духовного звания — из них выйдет прекрасная пара! Может, стоит оказать им услугу — тем более некий мелкий бес шептал мне, что услугу я окажу на самом деле троим, включая себя самого.