– Но, видите ли, я не знаю никаких наемных убийц, – возражает он, указывая на явный недочет в их рассуждениях, всматривается в их глаза. – Я никого не нанимал, никого не инструктировал. Я не имел ничего общего с убийцей моей жены. В смысле подготовки ее убийства. Я этого не хотел, я этого не готовил, – голос подрагивает. – Я безмерно сожалею о случившемся.
И высказано это столь категорично, что на мгновение полицейские вроде бы и не знают, как продолжить разговор, поэтому предпочитают смотреть на акварели Глории, на которых изображен Сингапур. Они развешены над каминной доской, каждая оценена в 199 фунтов, изображает чистенькое небо, пальму, стаю птиц, с ее именем и датой, столь любимой коллекционерами.
Наконец Роб, со свойственной его возрасту решительностью, вскидывает длинную голову и выпаливает: «То есть вы не имели ничего против того, что ваша жена и Блюм спали вместе? Многие мужья в подобной ситуации выказывают недовольство» – и замолкает, в надежде, что сейчас Джастин оправдает его ожидания, поведет себя, как, по разумению Роба, полагалось вести себя обманутому мужу: заплачет, покраснеет, разъярится, вспоминая собственную неадекватность или насмешки друзей. Если так, то Джастин его разочаровывает.
– Это не имело никакого значения, – говорит он так уверенно, что удивляется сам, выпрямляется, огладывается, словно доя того, чтобы посмотреть, кто это высказался не по чину, и отчитать нарушителя. – Это имело значение для газет. Возможно, имеет для вас. Но для меня – нет, ни тогда, ни теперь.
– А что же тогда имеет значение? – вопрошает Роб.
– Я ее подвел.
– Как? О чем вы? – Мужской смешок. – Не о том, что не оправдали ее надежд в спальне, не так ли? Джастин качает головой.
– Устранившись, – голос его опускается до шепота. – Позволив ей все делать в одиночку. В мыслях уйдя от нее. Заключив с ней вечный контракт. На который мне не следовало идти. Да и ей тоже.
– Что за контракт? – елейным голоском спрашивает Лесли, компенсируя грубость Роба.
– Она следует своей совести. Я остаюсь на своей работе. Это совместить невозможно. Нечего было и пытаться. Я словно посылал ее в церковь, предлагая молиться за нас обоих. Я словно проводил в доме разделительную линию и говорил: «Увидимся в постели».
Не смущаясь откровенностью таких признаний, подразумевающих дни и ночи самобичевания, Роб продолжает напирать на него. На его мрачном лице написана все та же усмешка, круглый, приоткрытый рот напоминает дуло ружья большого калибра. Но Лесли сегодня быстрее Роба. Женщина в ней бодрствует и улавливает звуки, которые не слышит агрессивное мужское ухо Роба. Роб поворачивается к ней, испрашивая какого-то разрешения: возможно, вновь на вопросы об Арнольде Блюме, а может, совсем на другие вопросы, которые позволят изобличить в Джастине убийцу. Но Лесли качает головой, отводит руку от сумки, поглаживает ею воздух, как бы говоря: «Медленнее, медленнее, не гони».