— Если и здесь за чужих признают, не выдержу, нагрублю, — проговорил Рагозин.
— Не дерзи, крепись, если что. Тут, видать, другая обстановка: по приему видно. Без шума договоримся.
— Легко сказать — крепись! Что у меня в жилах не кровь, а чайная заварка? Договоримся! Меня не уговаривали на орудия лезть. А тут — договоримся, — Рагозин собрался еще что-то сказать, но из боковой двери флигелька в сопровождении той же женщины вышел мужчина в белом халате.
— Вот, товарищ капитан, они пешком пришли, а у этого осколок в коленном суставе, — пролепетала женщина своим бархатным голоском, показывая на Рагозина.
— Сейчас посмотрим и наведем порядок, — сказал капитан, подходя с улыбкой к Рагозину. — Ну-ка раздевай его, Олечка. А у вас, лейтенант, что? — спросил капитан, ощупывая взглядом правое плечо лейтенанта, где из-под воротника показывался краешек бинта. — Давайте я осмотрю вас, пока Олечка старшину распаковывает.
Сестра осторожно сняла с ноги Рагозина грязный сапог и, вымыв руки в умывальнике, стала снимать бинт, предварительно разрезав штанину до низа. Когда она сняла последний слой грязного, окровавленного бинта, ахнула, прижав к щекам ладони. Капитан строго взглянул на нее, укоризненно покачал головой.
— Кажется, сильное нагноение, Дмитрий Васильевич, рана рваная, — шепотом доложила она капитану, не пытаясь скрыть своего испуга.
Капитан внимательно и долго осматривал рану, потом покачал головой, сказал сокрушенно:
— Да, рана нехорошая, осколок мог проникнуть до крупного сосуда, пробить его и закупорить. Вскрывать рану и извлекать осколок в наших условиях, без рентгена, крайне опасно: может открыться кровотечение, и потребуется ампутация ноги. Завтра, при дневном свете, внимательно осмотрим. А сейчас, Олечка, тщательнее обработай рану и дай старшине нормально отдохнуть. У вас же, лейтенант, дело проще. Правда, перелом ключицы с большим смещением обломков, но мы их выправим как надо, так что через пару-тройку недель вернетесь в часть.
Несмотря на чрезмерную усталость, Рагозин никак не мог заснуть. Одна мысль, что может потребоваться ампутация ноги, приводила его в отчаяние. «Значит, не только танком, но и автомобилем управлять не смогу, — думал он сокрушенно. — Какой же из меня будет танкист или горняк? Не дам!» С этой мыслью Рагозин стал засыпать тяжелым бредовым сном. То он слышал хрипловатый мужской голос, похожий на голос начальника шахты, то какие-то непонятные команды. Рагозин попытался открыть глаза, но не смог. Сквозь опущенные набрякшие веки он увидел, будто перед ним стоит высокий человек с огненно-рыжими всклокоченными волосами и вытянутым, как дыня, лицом. Человек что-то громко говорит, но Рагозин разобрал только слова: «Куда тебе в шахту! Не пустят!..»