А за дверью ничего и не было. Точнее были раскрепленные по всем правилам, маркированные и пронумерованные контейнеры, подлежащие разгрузке на «Гринзее-товарной». И все. В особом закутке, там, где доселе уютно гнездилась в амортизирующих держателях пара неплохо оплаченных и неважно зарегистрированных контейнеров, значившихся за обитателем таинственной триста сороковой, было пусто. Не было нигде и фуражки суперкарго Джастина.
Он судорожно вздохнул. Этой загадки ему было не разгадать. Может, он и узнал бы что-нибудь от рядового Уинфреда К. Салливана, если бы в его сознании сохранилась их странная встреча в кольце шлюзовых коридоров – тогда, в те, навеки выпавшие из жизни суперкарго, вместе с его форменной фуражкой, четыре часа. И если бы Уинфред К. не поклялся себе и капитану быть немым как могила.
До первой выпивки.
* * *
– Мне это не нравится, – стараясь не смотреть на собеседника, сказал Гвидо. – Признайтесь, Санди, вы заметили, что замок нашей каюты пытались вскрыть?
– Ну, я сделал в отношении этого некоторые выводы, когда вы поставили дополнительную блокировку...
– По крайней мере, трижды замок срабатывал в наше с вами отсутствие... И блокировка оказалась вовсе не лишней... Кроме того... Впрочем, может быть вы и сами что-нибудь замечали, Следователь?
– Как вам сказать... Вот у одного литературного персонажа – вполне психически нормального типа – была такая странность – его преследовало ощущение, что всегда где-то за углом прячется лошадь... Вот и у меня последнее время наблюдается что-то в этом духе... Только, сами понимаете, дело идет не о лошади...
– Вас часто снимали, Санди? Я имею голографическую фиксацию или просто видеосъемку... Тайно.
– Бывало, временами...
– Что до меня, то это, знаете ли – профессиональная болезнь... Работа в контрразведке это... работа в контрразведке. Так что, я это дело ощущаю уже, – капитан похлопал себя по загривку (Каю вспомнился похожий жест сержанта Шрайбера), – шестым чувством. Так вот, нигде меня так часто не снимали, как на этом благословенном суденышке...
Гвидо прикинул, что для нормального продолжения разговора, собеседника надо «разморозить». Да и разморозиться самому. Слишком уж много скользкой изморози накопилось в этом еще и не начавшемся, по сути, деле. Он извлек из кейса свою знаменитую фляжку, о которой коллеги любили пошутить, что она как старинный «фольксваген» – изнутри значительно больше, чем снаружи, отвернул крышечку – набор объемистых стопок – и плеснул Федеральному Следователю соразмерную дозу хорошо выдержанного коньяка, не забыв и про себя.