—Монах врать! — возмутился в своем зеленом узле Шакелас. — Мошенничать горазд!
—Ничего, Билли, если выживем, быть тебе хозяином лавки, — пообещал Брюсов, без особой, впрочем, уверенности в голосе. — Поставим ее на большой дороге, и от покупателей у тебя отбоя не будет.
—Правда? — у Ригглера сверкнула в глазу слезинка благодарности. — Да услышит ваши слова Пресвятая Дева!
Вскоре беглецы пересекли невидимую границу Квартала тысячи удовольствий, который выглядел как самая грязная, бедная и тесно застроенная часть города. Окна покосившихся домов, которые правильнее было бы назвать развалюхами, были прикрыты ставнями, из-за которых доносились плач скрипок, женский смех, пьяные крики и отборная ругань. Прилично одетых горожан здесь не было видно вообще, зато в дальнем конце улицы за спинами беглецов появился высокий человек в длинном плаще. Он медленно вышагивал, положив руку на плечо мальчишки.
—Мы почти пришли, — обнадежила спутников Эсквилина. — Вот он, Горбатый мост. Сестрица обитает сразу за речкой Гнилых Утопленников.
И действительно, послышалось журчание воды в густых зарослях ивняка, заполонившего топкие берега. Судя по ударившей в ноздри вони, речка полностью оправдывала свое название. Пусть не утопленников,но какую-то мертвечину в нее определенно сбрасывали. Брюсов увидел перекинутый через речушку изогнутый дугой мост, облицованный булыжным камнем. Под ним медленно текла темная вода.
Через реку путники перебрались без приключений, и тут яростно зарычал тандерхаунд. Он вырвался из рук несшего его монаха и бросился назад, заливаясь отчаянным лаем. Заржала, встав на дыбы, удивительно смирная до этого лошадь. Зеленый узел сорвался с луки, Тритемий тоже не удержался в седле и упал на землю. Посох при падении выпал у него из рук, а лошадь понесла и протащила его несколько десятков ярдов за собой, прежде чем остановилась у стены ближайшего к мосту дома. Ригглер отпустил щенка и освободил ногу старика от стремени. Как только это произошло, лошадь сорвалась с места и опрометью помчалась прочь. Монах с криком бросился за нею.
И вдруг Андрей почувствовал, что время остановилось. Звуки почти исчезли. Испуганные крики Эсквилины, ржание лошади и топот копыт, лай собаки — все это доносилось до него будто сквозь ватную пелену. Со всех сторон его окружала темнота. Вязкая и липкая. Темнота и тишина... Его товарищи куда-то пропали. Внезапно мрак расступился, но только в одном месте. Брюсов едва различил в наступивших сумерках Горбатый мост и бледного незнакомца с глубоко запавшими голубыми глазами. Он стоял, опираясь на посох, на том берегу реки и сверлил Андрея холодным взглядом. Позади него, раскинув руки, лежал на земле ребенок. В этой сцене было что-то безысходномистическое. Брюсов вздрогнул и машинально положил руку на рукоять меча.