– Нет, – на лице Харона не дрогнул ни один мускул, – из деревни привез сюда; когда достал оружие, он тоже был здесь, ждал.
– И не звонил никому? – на лице Князя появилось едва заметное облегчение.
– При мне нет.
– Хорошо. Ладно, сидите здесь, поговорим, как выздоровеешь, – он пошел к двери. – Попробую узнать, что за крыса пыталась со мной покончить… Это что? – Князь поднял с пола ручку. – Твоя?
– Да. В блокнот писать.
– Не теряй, – бросил на диван. – Все, уехал. А, вот еще что… – задержался. – Грязь твою проверили.
– И?..
– Занятный состав. Я попросил уточнить, – Князь потер небритую щеку, – полимер на основе латекса, используется в медицине для создания искусственной кожи, в фильмах…
– Чем тогда занятный?
– Далеко не каждому по карману. Для примера, в русских фильмах его вообще не используют, выбирают материалы попроще.
– Н-да… – теперь Звонарев удивленно тер подбородок. – Что думаешь?
– Ты притащил, тебе и думать! Отдыхай.
Харон закрыл за ним дверь и вернулся в комнату. Молча уселся в кресло и уставился на капитана.
– Почему? – Звонарев недоуменно моргал. – Почему не сказал?
– Не узнал…
– Мы знакомы? – такого поворота капитан не ожидал. – Откуда?!
– Саньку Рощина помнишь? – голос парня – впервые! – едва заметно дрогнул.
– Конечно, друг мой, воевали вместе.
– Брат его, младший.
Капитан сначала фразы не понял, потом дошло: припомнился мелкий смешливый пацан, братишка Сани, все время пытавшийся увязаться за ними. Но ему было… сейчас было бы…
– Димка?
Харон-Димка-Зомби кивнул. Его глаза по-прежнему ничего не выражали.
– Почему сразу не сказал?! – Звонарев дернулся, тут же сморщившись от резкой боли.
– Зачем? Что это меняет?
– Ну, как же…
– Ты однажды спас брату жизнь, он рассказывал… отдаю долг. Теперь квиты.
Харон резко встал и ушел на кухню – тяжело прятать за непроницаемостью боль…
Санька Рощин, которого Звонарев однажды действительно вытащил из-под душманского огня, погиб в одну из следующих командировок – он вместо школы милиции пошел в армейский спецназ. Капитан тогда, на Богожинском кладбище, первый и последний раз плакал, обнимая почерневшую от горя мать друга.
Больше на эту тему они с Димкой-Хароном не разговаривали.
* * *
«Больная» неделя – как прозвал ее тоскующий Звонарев – тянулась бесконечной резиной: с утра вставал, ходил по квартире, разминая мышцы, уставал – ложился… Телевизор и Интернет не развлекали – первому капитан не доверял, второе не любил и не умел пользоваться. Харон почти безвылазно сидел в квартире, но собеседника хуже трудно представить – несколько раз капитан пробовал «развести» его на беседу, но, кроме односложных «да-нет», ничего не добился. За окном жарился, будто на сковороде, город; в квартире же чувствовалась прохлада – трудяга-кондиционер справлялся на славу, однако Звонареву хотелось выйти, погулять, насладиться раскаленным, зато настоящим воздухом.