Возвращаюсь к себе. Отсвет так же весело пляшет по стенам. Пыхают жаром малиновые бока печки. Ложиться больше не решаюсь. Сажусь за письмо другу.
"Дмитриевич!
Мы живем по-разному. Я и Андрей живы и здоровы. Тянем лямку в одной упряжке, строим, я уже тебе писал. Ведь на будущую зиму ему в школу. У меня душа разрывается, в какие руки попадет парень. Я бы взял его к себе. А куда? Я и сам-то весь тут. Ни кола, ни двора.
Ты спрашиваешь, каков у нас пейзаж? Есть ли рыбалка, охота? Все есть, Юра.
Если захочешь к нам приехать, лучше до Дражного самолетом, потом пересядешь в машину, зимой сподручнее на вездеходе, летом на вертолете. На машине будешь ехать ущельями. Вначале коридором леса, потом пойдет редкая колючая лиственница, еще повыше стланик, и тут у тебя начнет закладывать уши. Глохнешь. Это высота.
И откроется на самой макушке гор перед тобой страна Канкуния. По-якутски "камни". Камни, камни и горы слюды, ни одного деревца. На камнях бараки черные, потому что снаружи обшиты толем. Кучи дров вокруг них. Центральная улица обсыпана плитняком. На ней играют ребятишки. По ней упрешься в клуб-кино.
Вот сюда - слюдянщикам мы и тянем высоковольтные линии, строим подстанции.
А нас с непривычки иногда "шатучая" валит. Это болезнь от кислородного голодания. Тут однажды приключилось со мной такое. Пошел я пошукать каких-нибудь зверьков, забрался на каменную гриву - хоть рукой бери облака. А сердце тук-тук. Вдруг в глазах зеленые круги, а в висках словно кузнечики молоточком по наковальне. Сколько я провалялся меж камней - не знаю, очнулся - кровь на рубахе, на бороде спеклась и высохла.
А охота, особенно осенью, неплохая. Есть чем душу отвести.
Вот я тебе, Юра, написал, все как есть, как ты просил. Если надумаешь, приезжай - буду рад.
Остаюсь твой Дюжев".
РАБОЧИЕ БУДНИ
Монотонное пение мотора, ритмичная качка надоели до тошноты. Хоть бы какая-нибудь живность: птичка, зверушка встретились. Унылый, однообразный коридор мелкого леса. С ума сойдешь.
Смотрю на Славку. В бороде у него лепешки мазута. Глаза какие-то мутные. В такт машине клюет носом. Глаза у него гноятся от недосыпания, от всполохов, от снега. Он лениво тянется за папиросой - пачка "Беломора" защемлена в стеклодержателе. Ну и ручища у него! Долго не попадает в пачку обмороженными пальцами.
Андрейка сейчас спит. У меня голова не держится, хоть лом глотай.
Славка сидит, как сыч, недвижимы стали глаза простоквашные. Присмотрелся: дрыхнет, как только едет!
- Эй, - кричу, - сохатого чуть не затоптал!
Заморгал.
- Остекленел, что ли, я? - И для порядка крутит баранку.