- Вон, вижу, наша палатка! Вот мы и пришли. Ты че, дед, а?
Нога ноет, надо же. У меня так иногда бывает. Ребята помогают разуться. Залезаю в мешок. Есть не хочется, знобит. К полуночи стало еще хуже, не могу двинуть ногой. Бужу лежащего рядом Талипа.
- Дерни за ногу, - прошу.
Талип со сна не может ничего понять, зевает:
- Зачем дернуть?
Объясняю. Талип берет за ступню и дергает.
Я издаю такой вопль, что все вскакивают. Сам чуть не теряю сознание. Лежу в испарине. Ребята столпились и не могут понять, в чем дело. Андрейка жмется к Талипу. Судят, рядят. Мне все равно.
- Повезем на лесовозе в больницу, - решает Димка-бригадир.
- Правильно, - подтверждает Талип, - как боевого командира, повезем.
Ребята уходят снаряжать лесовоз.
С рассветом все готово. На лесовоз положили четыре тринадцатиметровых "свечи" (и как только подняли - ведь лиственница!). Собрали матрасы, подушки, одеяла, расстелили на бревнах. Вынесли и уложили меня.
- Закапывать повезем, да? - смеются.
Парни уселись на лафет, укутывают, подтыкают одеяла, чтобы не поддувало. Андрей не отстает.
Больница как больница. Длинный барак, по обе стороны коридора палаты. Верхнюю одежду оставляют в раздевалке, а в пиджаках и шапках идут в палату. Меня несут. Андрей не отстает.
- Не дам ногу деду отрезать, кусаться буду.
- А я деду укол сделаю, - говорит врач.
Ребята оттаскивают Андрея, а то наговорит бог знает что.
На другой день слышу в коридоре шум. Влетает Андрей. Обнял меня, щекочет бороду:
- Ты живой, хорошо!
Потом Андрей задумывается.
- Ты о чем, Андрей?
- Да так. Лесной я, дед, дикий, да? Талип говорит - я дикий, раз обругал врача.
Заходит врач (я уже ей рассказал про Андрея и извинился за него), Андрей заслоняет меня и сжимает острые кулачки. Нина Николаевна отступает и говорит ласково:
- Андрюша, давай знакомиться, ты ведь хороший мальчик.
- Не буду.
- Отчего же не будешь?
- Так, ты ехидная.
Нина Николаевна рассмеялась и сразу посерьезнела.
- Отдайте мне мальчика.
- Берите, если пойдет, - и в шутку подталкиваю Андрея.
Упирается:
- Ты, че, дед?
Я прижимаю пацана к себе.
Нет, не умею я разговаривать с детьми. Не могу даже Андрею объяснить, почему плачут в печи сырые дрова.
- Они же плачут. Я же слышу, а ты не слышишь. Как-то тоненько. Ты оглох, дед, да?
В субботу Славка и Талип вваливаются в палату. Вот не ждал. Я уже двигаюсь вовсю. Талип сует мне телеграмму.
- Дед, бригадиршу встречать надо из Москвы, - говорит он.
На шум заходит врач Нина Николаевна.
- Шапки-то хоть бы сняли, - говорит она.
Талип стаскивает с головы треух, обращается к ней: