Кто-то опять потащил меня к выходу. Я отбивался, но сильные руки мягко отобрали у меня нож. Затем я услышал знакомый голос, голос Махмуда, и понял, что опасность позади.
– Пошли, Лин, – произнес иранец так спокойно и деловито, словно никакого побоища и не было.
– Дай мне револьвер, – потребовал я.
– Нет, Лин. Все кончено.
– Где Абдулла? – спросил я, когда Махмуд вывел меня во двор.
– Он занят, – ответил Махмуд. В доме слышались крики, которые один за другим затихали, как птицы, умолкающие в ночи, обволакивающей спокойную гладь озера. – Ты можешь держаться на ногах? Можешь идти? Нам надо сваливать отсюда.
– Да, черт побери, могу.
У калитки нас нагнала цепочка наших. Файсал и Хусейн несли кого-то. Фарид и Малыш Тони тащили другого. Последним шел Санджай. Он нес на себе чье-то тело, перекинув его через плечо и, прижимая его к себе, рыдал.
– Мы потеряли Салмана, – сказал Махмуд. – И Раджа. Амир серьезно ранен, но жив.
Салман. Последний голос разума в совете Кадера. Последний человек Кадера. Ковыляя к автомобилю, я опять чувствовал, что жизнь покидает меня, – как тогда, когда меня избивали, прижав к дверям. Все было кончено. Со смертью Салмана старый совет перестал существовать. Все переменилось. Я посмотрел на тех, кто был со мной в автомобиле – Махмуда, Фарида, раненного Амира. Они победили. Подручных Сапны больше не осталось. Глава в книге жизни и смерти, начавшаяся с появления Сапны и предательства Абдула Гани, была завершена. За Кадера отомстили. Иранские шпионы, враги Абдуллы, тоже замолкли навсегда, как этот залитый кровью дом. Банда Чухи перестала существовать. Война за территорию была позади. Колесо совершило полный оборот, и ничто больше не будет таким, как прежде. Они победили, но они плакали. Все до одного.
Я откинул голову на спинку сиденья. Ночь летела вместе с нами за окнами автомобиля по световому туннелю, ведущему от обещания к молитве. Медленно, опечаленно кулак, совершивший все, что мы делали, разжался, раскрыв когтистую ладонь того, чем мы стали. Гнев остыл, превратившись в грусть, как это всегда бывает и как должно быть. И ничто из того, к чему мы стремились в прошлой жизни, всего час назад, не было исполнено такой надежды и смысла, как одна-единственная упавшая слеза.
– Что? – спросил Махмуд, приблизив свое лицо к моему. – Что ты сказал?
– Надеюсь, что с этим медведем все кончилось благополучно, – пробормотал я разбитыми губами, и мой уязвленный дух стал затихать, уступая место сну, который пробирался по извилинам моего скорбящего мозга, как утренний туман в лесных дебрях. – Надеюсь, что с медведем все в порядке.