А с верой в Бога? Кто же мешал десяткам миллионов наших соотечественников продолжать в душе своей верить? Кто запрещал молиться дома? Как это можно было бы проконтролировать? Никак. Но нет, десятки миллионов людей совершенно добровольно и радостно предпочли жрать водку и забыть о Боге… И смеяться над Ним, и рассказывать глупые байки и анекдоты.
То же самое и с сексуальным меньшинствами. Если бы народ действительно не хотел гонений на своих же сограждан, он бы этого не допустил. Вся страна с удовлетворением смотрела на показательные судебные процессы над несчастными гомосексуалистами, и никому в голову не приходило, что это — дикость и средневековье… это сам народ придумал такое специальное оскорбление — «пидарас»… Он даже не всегда понимал значения этого ругательства, но точно знал — быть «пидарасом» — позорно…
А, собственно, почему? Спросите об этом любого простого человека, и он будет долго мычать что-нибудь совершенно невразумительное, перемежая это свое мычание привычным для него: «Ну, бля…»
Так что нет, не говорите мне, не говорите… Не надо этих сказочек про народ-богоносец, который страдал в тисках диктатуры.
Все гонения на инакомыслящих и иначе-чувствующих проходили под радостные и веселые улюлюканья. И этого самого народа, всей его толщи. Теперь политика изменилась, и все эти толпы приумолкли, прекратили «единодушно одобрять» травлю непохожих не примитив людей, но, боюсь, лишь на время… Переменилась обстановка, и вновь толпы озверевших от водки и комплексов мужиков, глупых безграмотных баб начнут «осуждать» и «призывать»… То есть, по простому говоря, вооружатся дубьем против всего, что им непонятно, а значит — «не наше», чуждое, подлежащее «выкорчевыванию»…
Как писал в свое давнее время Тютчев:
Над этой темною толпой непробужденного народа
Взойдешь ли ты когда, свобода, мелькнет ли луч твой золотой?
Так и сказал великий поэт — прямо и честно, про «темную толпу непробужденного народа», не постеснялся, не побоялся, не поддался так называемому обаянию «простого человека».
Так вот, Федор Иванович, не взойдет свобода, не мелькнет никаких лучей. Теперь после всего, что было у нас, это уже понятно.
* * *
Я уже говорил о том, что имею склонность к постоянству. Во всем, а в привязанностях — особенно.
Так что роман с Людмилой продолжался несколько лет. Это было нечто вяло текущее, но необременительное.
Людмила, кроме всего прочего, была прекрасной любовницей. Нетребовательной, непритязательной и очень благодарной, отзывчивой на любую ласку. Настрадавшись от женского одиночества, от ненормальной двойной жизни, от необходимости по «женской слабости» ходить по рукам случайных мужчин, она с восторгом ухватилась за меня и ни за что не хотела бы отпускать меня от себя.