Ничего этого не было. Гена совершенно равнодушно смотрел на меня. При этом он велел мне покрутиться перед ним и даже провел рукой по моей ягодице.
Меня часто гладили в том месте, и я всегда чувствовала при этом, как вибрирует горячая рука возбужденного мужчины. Но в тот раз не было ничего подобного. Рука была совершенно холодная, даже влажная. Бр-р… Очень неприятно. Это была какая-то рука исследователя… Как будто впервые в жизни гладил женщину по ягодице…
Между тем, была зима и я довольно скоро замерзла, стоя голая посреди комнаты без движения.
Тело мое покрылось гусиной кожей и я сказала:
— Слушай, Геночка… Может быть, мы ляжем с тобой в постельку? Я горячая, я тебя согрею. — Но он только хихикнул недовольно в ответ и больше ничего не сказал.
Он продержал меня стоящую перед ним несколько минут, а потом вдруг посмотрел на меня очень неодобрительно и произнес осуждающим тоном:
— Нет, не пойдет…
— Что не пойдет? — испуганно спросила я. — Что, я тебе не нравлюсь? Что же ты раньше смотрел? — Во мне стало подниматься раздражение на этого идиота. Сорвал из ресторана, привез сюда, держит тут голую на холоде, да еще бормочет что-то невнятное, но явно неодобрительное… Бывают же идиоты. Хоть бы денег дал…
— Садись, — сказал вдруг Гена, подтолкнув меня к креслу, с которого я только что встала.
— Можешь накинуть на себя что-нибудь, — добавил он брезгливо, заметив, что я дрожу от холода. Я накинула себе на плечи плед, который взяла с дивана. Но и это не понравилось Гене. Он с сомнением посмотрел на меня.
— Ну, так что? — нетерпеливо спросила я. — Что мы будем делать?
Гена задумался, так мне во всяком случае показалось.
— Ты одна живешь? — неожиданно спросил он меня. Вот уж чего терпеть не могла, так это глупых праздных вопросов. Зачем? Ты меня позвал, сейчас сделаешь то, чего тебе хочется, дашь мне денег и мы с тобой больше никогда не увидимся. Так какое тебе дело, одна ли я живу, или с кем? Какая разница?
— Нет, с дочкой, — ответила я неохотно.
— Большая дочка-то? — поинтересовался Гена, и поймав мой недоуменный взгляд, вдруг засмеялся: — Хотя, что это за глупости я спрашиваю… Как у тебя может быть большая дочка? Ты же сама еще девчонка. Тебе сколько лет?
— Двадцать, — ответила я, начиная стучать зубами под тонким пледом. Зима была в том году суровая и в квартирах плохо топили. В особенности, в новых бетонных домах.
— А живешь в общаге? — как догадался он. Хотя, может быть, у всех общежитских особенные выражения лиц? Не знаю…
Одним словом, он добился от меня хоть и краткого, но содержательного рассказа о себе. И о дочке, и об общежитии, и о том, что родители мои живут далеко и не могут мне помогать.