Вахтер хотел ей что-то возразить, но, взглянув на ее мокрое платье и осунувшееся лицо, сказал: «Да, дело, конечно, сейчас самое главное…»
Через небольшой коридор она выбежала во внутренний двор. Дверь напротив, лестница на третий этаж, полуоткрытая дверь корректорской… И в пустой комнате — только Милочка, совсем молоденькая, блеклая, испуганно обернулась, когда мать вбежала в комнату.
— Что, Мария Николаевна?
— Где сводки, которые я сегодня вычитывала?
Мать бросилась к своему столу.
— Я не знаю… Я ведь только неделю… — почти прошептала Милочка, понимая, что что-то случилось. — Я сейчас…
И она выскочила из комнаты.
Мать тщетно хваталась за стопки гранок, торопливо просматривала их и что-то говорила сама себе, беззвучно шевеля губами.
В комнату вошла большая, полная женщина. Из-за её спины выглядывала Милочка.
— Маруся, что? Именно в утренних сводках?.. В собрании сочинений? — Женщина говорила густым, чуть охрипшим от волнения голосом и вдруг почти взвизгнула, но добро и как-то беззащитно-участливо:
— Не нервничай! Маша!..
— Значит, они уже в работе, — почти спокойно сказала мать и потерла виски пальцами. — Я, наверное, опоздала.
— Конечно, уже с двенадцати часов печатают, — как большую радость сообщила Милочка.
Мать направилась к двери, но Елизавета Павловна остановила ее:
— Но это же не беда… Ты зря нервничаешь!
Потом эта могучая женщина распахнула перед матерью дверь и повторила:
— Не беда…
Они молча шли по пустому коридору, и неожиданно Милочка заплакала.
— Замолчи, идиотка! — мрачно сказала Елизавета Павловна и положила руку на плечо матери.
— Но ведь в таком издании… Это же такое издание, — бормотала идущая за ними Милочка.
— Ну и что? Какое такое особенное издание? Любое издание должно быть без опечаток! — резко сказала Елизавета Павловна.
— Любое издание, — как эхо повторила мать.
Она первая вошла в цех и, быстро обогнав Елизавету Павловну и Милочку, направилась мимо станков в тот угол, где за конторкой сидел худой длиннолицый старик.
— Иван Гаврилович… — и не смогла говорить дальше.
Вокруг собирались наборщики.
— Ну, — неожиданно вздохнув, спокойно сказал Иван Гаврилович, — ну что, сбилась с толку? Ну, сверил я твои ковырялки. Ну что, еще нашла ошибку? Ну и что страшного? Маруся?..
— Нет, страшного, конечно, ничего нет, — мать старалась быть спокойной. — Я просто хочу посмотреть, может быть, я и ошиблась, то есть я не ошиблась…
— Вот именно, все по порядку, Маша, — вмешалась Елизавета Павловна и, обернувшись к собравшимся около них наборщикам, спросила:
— Ну? Что случилось?..
Некоторые отошли, а кто-то сказал: