Но Петр Сергеевич не выразил ни гнева, ни радости.
Он растерялся. То, что ему сказали, не укладывалось в рамки возможного, хотя где-то в подсознании всегда жила мысль об этом, но жила как невозможное, как сказка. И оттого, что он верил в нее, — убеждал себя, что взрослому человеку смешно верить в сказки. Он упрямо приучал свое сердце именно к невозможности подобного и, когда это случилось вдруг, понял, что иначе не могло и быть и он всегда знал это, только берег от посягательств отчаяния. Страстно желая крикнуть полковнику и себе: «Вот, я же всегда говорил!» — и не имея права крикнуть такое, Петр Сергеевич, уже набравший в грудь воздуха для этого выкрика, неожиданно для себя спросил:
— Скажите… вы переслали в Разведуправление мою докладную?
Он не знал, отчего спросил именно об этом, так невпопад, некстати. Сердце его рвалось петь, и кричать, и плакать одновременно. И Петр Сергеевич бессознательно поступил с ним, как поступил бы музыкант с взбесившимся инструментом — прихлопнул струны ладонью.
Постукивая авторучкой по краю стола, удивленный полковник обдумывал ответ. Пожалуй, он не имел права объяснять, почему не знает ничего о докладной в Разведуправление. Перестановка кадров внутри министерства не касается посторонних. Зачем сообщать геологу Бородину, что его собеседник очень недавно пришел в этот кабинет и вряд ли бы пришел когда-нибудь, не вмешайся партия в судьбу таких, как Петр Сергеевич?
— Сейчас я узнаю.
Покамест в телефонную трубку диктовались распоряжения, геолог думал только о том, чтобы не давать воли сердцу. Заставлял себя казаться человеком, принявшим невероятное сообщение как должное, совершенно закономерное.
Заныл зуммер.
— Докладные записки подшиты к вашему делу, — опуская на рычаг трубку, сказали Петру Сергеевичу.
— Не отправлены… до сих пор?
— Дорогой товарищ Бородин! — развел руками полковник, считая, что геолог еще не осознал перемены в своем положении. — Теперь вы сможете заниматься всем этим сами. Вам, как говорится, и карты в руки, поймите…
Очень многое надо было понять Петру Сергеевичу, очень… Но понимать это многое следовало наедине, без посторонних. Следовало как можно скорее остаться с глазу на глаз с самим собой. В данный момент, когда голова шла кругом, он мог понять одно — самое простое.
— Я понимаю! — Он медленно поднимался с кресла. — Понимаю, что спешное, государственной важности дело лежит под сукном. Да, под сукном, когда каждый день так дорог! Знаете, это… это…
Полковник обиженно смотрел на него, собираясь сказать, что и они занимались важным государственным делом; освобождение Петра Сергеевича — тоже результат этого дела. Но геолог встал и, протягивая дрогнувшую руку к простой белой бумажке, по которой прыгали над круглой печатью отпечатанные на обыкновенной машинке немногочисленные строчки, спросил: