Руками?..
Ну, а он, Борис Усачев, чем работает?
Снова потянув к себе подшивку нарядов, сравнил свой и шугинский. Группа одна, одна плотность. Количество кубиков разное, разница солидная. Очень солидная, черт ее побери…
— Прогрессивку высчитываешь? — остановился за его спиной Иван Тылзин.
— Так, заглянул… Поинтересоваться, как соседи работают, — почти не соврал Усачев.
Тылзин показал оттопыренный от кулака большой палец.
— Во! Жаль, от комплекса отказываются ребята. Ни в какую! А Витька Шугин у них последние дни в гору полез — не догонишь!
Сомнений не осталось — это был поединок. Это был удар, выпад, который можно парировать только таким же ударом.
Борис отошел к окошку, напрягая память. За черным стеклом и своим сдвоенным отражением в нем умудрился увидеть пасеку. Старую осину с краю, оставленную на завтра. Даже пустое беличье гайно, разлохмаченное ветром, в развилке тяжелого сука.
Он постарался сообразить, с чего начинать утром, как должна упасть эта осина, чтобы стать не просто кубометрами, а ответным ударом. Упав, осина открывала другие осины, такие же суковатые, невыгодные для лесоруба. Как ты ими ударишь, Усачев? Ударь, попробуй!
Устало закрыл глаза, а когда открыл вновь — не стало ни пасеки, ни осины. Только оконное стекло и, словно заглядывающее из тьмы в барак, его собственное лицо, одна половина которого — от лампы — только угадывалась. Усачев вздохнул и подсел к Скрыгину, читавшему взятый у Фомы Ионыча учебник лесного дела.
— Вася! — он тронул товарища за рукав. — Понимаешь, неловко получается. Вместо того чтобы задавать тон — в хвосте мы с тобой, а? Успокоились, выходит, на ста двадцати процентах? Люди по сто семьдесят шпарят. Передовики! — не потаил он иронии.
Ее не услышал Тылзин.
— Верно, Борис! Надо бы Доску почета, что ли. Вроде и с пьянкой у них стало поспокойнее, а на работе совсем молодцы…
— Не все, Иван Яковлевич! — вмешался Сухоручков. — Шугинское звено — да, нажимает. А те двое, что на четвертой пасеке сейчас, больше у огонька. Мы, говорят, любители костра и солнца. Эти — Воронкин и как его… татарин…
— Ангуразов, — напомнил Скрыгин.
— Ну да. Только-только норму дают…
Тылзин не то вздохнул, не то просто с шумом выдохнул воздух.
— Не договориться ведь с Шугиным, чтобы и этих подтянул. Бесполезное дело.
— Ладно хоть сам тянется, — решил Сухоручков.
А Коньков вспомнил:
— Рубаху нонесь купил в Сашкове.
— И шапку кожаную, треух, — добавил Сухоручков. — Только он в лес ее не надевает.
— Были в сельпе такие в то воскресенье, точно, — явно завидуя, опять вмешался Коньков, — сто восемьдесят три рубля. Черный да коричневый верх…