В лютой ненависти смотрят они на ченчиловы карманы, на шейку ничтожную, на пустые стаканы, на рубли… смотрят на амулет, висящий на шейном ремешочке, и быстро, твердо и безумно переглядываются.
Синхронно поднимаются, берутся за этот ремешочек и тянут, перекручивая, в разные стороны. Старичок дрыгает ножками, разевает рот, они тянут сильней. Подержали… И придушили к чертям!..
4. Где знают двое — там знает и свинья
Сели. Закурили. Дышат. Успокоились. И смотрят.
И вроде даже ничего и не произошло.
Как вышло, черт его знает, как-то само получилось, вроде даже и не собирались… Жара, понимаешь… рубли эти неконвертируемые… Курят: молчат!
И тут трезвонит телефон: подскакивают! переглядываются!
Тот, что у трапа все торчит, матерится в трубку — осатанел в пекле:
— Хватит, на фиг, возвращайся! я сваливаю!..
Вахтенный — медовым голосом:
— Бу-удь другом, две минутки еще, я за тебя потом хоть всю вахту отпашу.
— На хрен мне сдалось! Имей совесть!
— Старпом вдруг спросит — скажи, что мы подменились.
Тот заинтересовался — голосом, настойчивостью:
— Ты че там? Че делаешь-то? А? Три минуты жду!
«Че делаешь». Труп прятать надо, вот че! Куда его денешь — белый день, все на борту! Пихают его спешно в рундук под койку. А деньги вытаскивают, наконец-то, из карманов и, не удержавшись, спешно пересчитывают.
И тут распахивается, конечно, с треском дверь — притопал злобно тот, от трапа:
— Че это у вас?
А на столе — рваные кучки денег всех стран разложены, и рубли тут же. Идет скрупулезный подсчет и определение достоинства относительно рубля и доллара.
Выпучились друг на друга.
— Вы че, бухали? — Смотрит на три стакана. — А еще кто был?
Отвечают:
— Э-э-э-э-э…
Глядит он на эту картину, и мозгами перегретыми с усилием шевелит.
— Бизнес? А меня — дурачком? Суки. Л-ладно!
Вот зараза. Стукнет еще из зависти, раззвонит!
— Я пошел. Со старпомом сами разбираться будете.
Вздохнули тяжело:
— Вот тебе один фунт за один час вахты. Знай нашу щедрость. А теперь иди, постой еще семь минут для ровного счета. Будь человеком.
А тот с разгону беспроигрышно выставляет ультиматум:
— Ще-едрость… Возьмете в долю — постою, так уж и быть.
— Что-о? Мало?!
— А что — много?
Жадный матросик попался и наглый. Если вот так, ни за здорово живешь, отваливают фунт — значит, очень им надо. Значит, можно потянуть больше. Засовывает он этот фунт в карман подальше и повторяет:
— Давай по-честному. Кто все это время у трапа парился? Значит, вхожу в долю. — На треть претендует, бродяга!
И глядя бессильно на алчущую и потную его физиономию, вдруг разражаются они нервическим хохотом: